Мальчик дернул ручку, и под капотом заработал двигатель, которого там быть не могло, и черная копоть повалила из щелей. Расшвыряли кирпичи и врылись в почву дымные колеса.
Но что-то подсказало Эмилю, прошептало: морой сейчас занят мужчинами, и шанс есть, поскольку морой и фургон сосуществуют как один организм.
Он нашарил треугольник в траве: велосипедное сиденье. Расчистил им окно от осколков. Зверюга недовольно рычала.
Через минуту задыхающаяся Дина прижималась к груди Эмиля.
– Это монстр, – всхлипнула она. – Эмиль, это настоящий монстр!
– Пойдем, – он потащил ее по склону.
Позади чавкало, дребезжало, хрипело.
– Доченька!
Дина замерла.
Мирча Брэнеску взгромоздился на труп громилы в метре от разверзшейся пасти кузова. Рубашка запятнана, руки по локоть в крови, и с подбородка течет красный сироп.
– Доченька, куда ты?
– Идем, – взмолился Эмиль.
Из-под ворота испачканной рубашки Мирчи тянулась к фургону пуповина веревки. Дина попятилась.
– У тебя уже был оргазм? – спросило чудовище теперь голосом Лёшки.
Эмиль смотрел, ошеломленный, как сквозь маску Мирчи проступает истинный лик мороя. Он соединял в себе все, чего Эмиль боялся когда-либо. Куски самых неприятных воспоминаний, сшитые нитями страха.
Морой был стаей собак, едва не разорвавших первоклассника Косму.
И сумасшедшим попрошайкой, приставшим к его матери в электричке.
И дурными снами, и шорохами Бухи, и заледеневшей венгерской трассой.
Стригоями и крысами, керамической головой из заставки телестудии «Вид», и пластилиновым мультфильмом, однажды напугавшим Эмиля до смерти, мультфильмом, о котором никто не слышал, и который никогда больше не повторяли.
И дядей Драгошем тоже.
– Бежим! – закричал Эмиль.
Они побежали.
– Не будет с твоего дядьки проку, бандит есть бандит, – заводила пластинку мама, тяжело вздыхая и виновато улыбаясь, если на кухне появлялся отец. Но резко менять тему не умела (это всегда забавляло Эмиля), поэтому продолжала: – Вот спроси у отца, почему брата в напарники не взял, когда тот вышел…
– Хватит, – глухо урезонивал жену Михай Косма.
– Пап, почему? – спрашивал Эмиль.
Отец, не глядя, качал головой:
– В дороге оно как? Пропадешь с тем, кому не доверяешь.
В дороге…
«Мы идем выкапывать дядю Драгоша», – подумал Эмиль, сворачивая на Буху. Мысль была неуютной, острой, как кромка лопаты, которую он отыскал в сырости подвального склада.
– Это поможет? – тихо спросила шагающая рядом Дина; кажется, успокоилась, бабуля умеет успокаивать… а потом пугать пуще прежнего. Вон сколько советов надавала – один другого кошмарней.
– Что?
– Если мы что-то сделаем… с его телом…
– Поможет, – заверил Эмиль.
Мужчина не должен показывать сомнений. Но на языке вертелось: «Мы же не хотим идти к фургону, снова встречаться с этой тварью? Значит – на кладбище. Бабуля сказала…»
Bunică проговорила весь остаток минувшей ночи.
– Зло творит его черная душа – не тело, – твердила она, – хотя и в нем было мало правильного: болел часто, а как подрос, ядом стал жидким себя гробить, исколол, синим изрисовал. Но он не встает из гроба…
– А кто тогда встает? – спрашивала Дина.
– Никто, – фыркала старушка, – призраку не надо вставать. Но дух по-прежнему связан с мертвой плотью, чувствует ее. И если…
Эмиль переложил черенок лопаты на другое плечо.
Сможет ли он раскопать могилу дяди, чтобы попробовать остановить пожирающий Степное кошмар? Технически – наверное: лопата есть, руки есть, что он, яму не выкопает? Худющие евреи рыли под пистолетными дулами нацистов, он и подавно сможет. Дел-то: выкинул землю, расчистил крышку, вскрыл гроб…
Эмиль поежился. Вечер будто выдавливал из воздуха прохладу, накрапывал из невидимых пор.
Даже если все пройдет так, как он себе представляет… готов ли он к тому, что надо сделать дальше?
– На, жуй, – Дина приблизилась и, как жвачку, запихнула ему в рот зубчик чеснока; ее пальцы коснулись его губ, Эмиль на секунду запаниковал. – А вдруг.
– Спасибо, – пробормотал он.
Она взяла его под руку. Дрожит. Ищет опоры, крошечного обмана – ничего не случилось, они просто прогуливаются по темнеющему поселку.
Буха щерилась выбитыми бурей окнами.
– Значит, твой дядя стал вампиром, – сказала Дина, – как Дракула?
– В румынской мифологии нет такого демона. Дракулу придумал Брэм Стокер, с его подачи Vlad Цепеш превратился в кровопийцу.
– Не умничай, – отмахнулась Дина, почти шутливо, почти обычно: она отмахивалась не от него, а от событий этих дней. Не удалось – опустила голову, хлюпнула носом.
– Мой дядя стал мороем, – напомнил Эмиль. – Ты же слушала бабушку, она…
Он осекся, сделал шаг и остановился, глядя на дом. Дина по инерции дернула его за собой, лопата соскочила с плеча, вывернула запястье и звякнула полотном об асфальт. Эмиль словно и не заметил.
Дина проследила глазами за его взглядом, вскрикнула и зажала ладонью рот:
– Папа…
– Отвернись! – опомнился Эмиль.