Самая страшная книга 2017

На тесной крайовской кухоньке в окружении чемоданов Михай допоздна спорил с женой, приводил доводы, говорил, что и сыну так будет лучше, и брат остепенится без дружков своих. Молодая жена плакала: страшно, чужая страна. А бабушка ушла укладывать внука и сама уснула подле него, и приснилась ей степь зимой, лютая, окуренная белым колючим дымом, и черные фигуры в завывающей вьюге. Они стоят там, закоченевшие, потому что велено им стоять, и лица их в наледи, но голодные глаза смотрят пристально туда, где будет город, и ветер однажды выкорчует дурную душу из гнездилища мерзлой плоти, понесет ее, похожую на степной мусор, лишь совпадут обстоятельства, мелочи, степные былинки.

Мусор шуршит по тротуару, льнет к фонарям. Ветер толкает в спины подростков.

Эмиль – ночью перед отъездом из Румынии ему приснился тот же сон, что и бабушке, но он был мал и забыл – ловит холодную руку Дины. Крысы и стригои притихли, Буха наблюдает окнами, умело притворяясь слепой. И фары целят в темноту.

Кто-то починил фургон.

Как бы нелепо это не звучало. Реальный мир шелушился ржавчиной на промозглом, свистящем в прорехи ветру. Эмиль украдкой ущипнул себя, но галлюцинация не растаяла.

Зверюга двигалась по дороге, фыркая и скрипя. В сторону степи, очень медленно, поминутно останавливаясь, чтобы Динка и Эмиль не отставали. И они семенили за фургоном, будто псы на привязи, а девушка даже улыбалась.

– Живой! – взволнованно сказала она.

– Вижу, – буркнул Эмиль.

Да, Лёшка был жив (кто-то починил Лёшку!). Ветер, дуй он и дальше с такой же силой, грозился развалить реальность до основания.

Фургон полз, задняя дверца болталась, как железная ладонь в пригласительном жесте. Лёшка сидел в кузове, свесив наружу ноги. Грязные подошвы кедов волочились по асфальту. И какого черта он забрался в махину и звал их дурным голосом, что за игры затеял? На смену облегчению, радости от встречи с другом пришло раздражение.

– Ты дурак, что ли? – насупился Эмиль. – Ты в курсе, что мы тут хороним тебя? Дина плачет. А мама твоя…

Лёшка беззаботно ухмыльнулся из полумрака. Золотые пломбы хищно блеснули во рту.

– Как я вас развел, а? С куклой этой у подъезда. Повелись, лохи?

– Ты нормальный? – спросила Дина, продолжая улыбаться.

Фургон ехал, разгребая сумерки фарами. Ребята ускорили шаг. Прочь от Степного.

– Слезай давай.

– Не, – капризно сказал Лёшка. – Не слезу. Уезжаю я.

– Куда? – Голос Эмиля дрогнул. Он смотрел, хмурясь, на колеса Зверюги. Какие шины диковинные, черные и словно бы клубятся или коптятся чернотой. Не покрышки, а клубы паутины.

– Дина, – шикнул он тихо, – Дин, подожди.

Но девушка, напротив, побежала рысцой, и ухмылка Лёшки стала шире. Знакомая ухмылка, Эмиль уже видел ее, но не на этих губах.

– В столицу, куда же еще? Айда со мной. Я тут баблом обзавелся, всем хватит. Заживем по-царски. А, Брэнеску? Сгниешь же в дыре этой. С мордашкой своей смазливой сгниешь.

Он зацепился левой рукой за стенку кузова, правую протянул Динке. Девушка недоверчиво изучала его кисть, а Эмиль изучал Лёшкин рукав. Красные клеточки поношенной рубашки плавно перетекали с ткани на ржавый металл Зверюги.

Вчера Эмиль маялся над кроссвордом: «подражательное и защитное сходство некоторых животных с другими видами». Слово вылетело из головы. «Мимикрия», – вспомнил он, торопясь за Диной.

Лёшка не был Лёшкой. Колеса не были колесами.

– Дина, нет!

– Че орешь, Косматый? – зыркнул на него поддельный Лёшка.

Фургон притормозил, и Дина сгруппировалась, чтобы не стукнуться об дверцу. Встала, уперев руки в бедра, задышала тяжело.

– Ну ты и придурок.

– Дин, отойди от него!

Девушка оглянулась, убрала изо рта прядь волос. Приподняла вопросительно бровь.

– Кто за рулем? – спросил Эмиль, вперив взгляд в существо.

– Я, – сказало оно, скалясь, и вязкая слюна капнула на темечко девушки.

Спустя секунду туда же опустились длинные лапы в переплетении жил, схватили за волосы и оторвали визжащую Динку от земли. Крик застрял в горле ошарашенного Эмиля. Ужас пригвоздил к трассе. Он должен был кинуться вперед, попытаться спасти подружку, но мышцы отказались служить ему.

Задняя дверца захлопнулась, и последнее, что он разглядел, – сгорбившееся чудовище: тощее тело, деформированная морда с огромной пастью. Петля на шее. И бьющаяся в жутких тисках Дина.

Зверюга заревела, сдала назад.

Эмиль отпрыгнул: спасая собственную шкуру, он смог пошевелиться.

«Трус, трус, трус», – будет повторять он по дороге к Степному.

Фургон сбавил скорость. Бесформенные шины, перекати-поле из мрака, стелили по асфальту дымчатый след.

Кабина была пуста. Рулевое колесо вращалось само по себе.

– Малой! – Требовательный голос звучал одновременно из Зверюги и в черепной коробке Эмиля. Эхо, принесенное враждебным ветром. – Скажи Мирче, его дочь у меня. Скажи, дядя Драгош ждет.

«Морой», – подумал мальчик, провожая фургон слезящимися глазами. Монстр из бабушкиных баек, из степи. К тем, кого знает, явится.

Эмиль смахнул слезы. Все исправить. Вызволить Дину. Или просто проснуться дома, в поту. Не теряя драгоценных минут на бесполезную молитву, он побежал по трассе.

* * *