Самая страшная книга 2017

Недостроенная туша подалась из мрака бетонными сотами, луч света чиркнул по жестяному листу, погнутому, исписанному названиями музыкальных групп и именами легкодоступных подруг. Леша сбавил скорость, возле забора спешился и завел велосипед в прореху.

Зверюга ждала в ущербном лунном мерцании.

Лёха поставил «Аист» на подножку, подперев заднюю дверцу фургона лучом электрического света. Выпуклые полосы и штампованные фальшь-окна кузова казались свежими ранами.

Он зашел Зверюге с правого борта и дотронулся до вмятины. Глубокая, шершавая и… теплая. Лёха отнял руку и глянул на чешуйки ржавчины, оставшиеся на пальцах. Отошел на шаг, задрал голову к звездной изнанке неба.

Он попробовал представить – как это выглядело? Наверняка знатно шарахнуло. Голубой шар Тесла? Или яркий пшик, плевок, который встряхнул жестянку? Как наступить на жука, но тут же отдернуть ногу. Что стало бы с человеком, окажись он внутри?

Сукровица луны сочилась на степь. Лёха заметил падающую звезду – старики наверняка нашли бы в этом очередное знамение – и стал обходить развозной фургон. Редкостный зверь, карбюраторный, бензиновый, такие скоро в музеях начнут выставлять. Но не их Зверюгу, от которой после смерти дяди Эмиля остался обтянутый истлевшей кожей скелет. Лёхе почти было жаль умерший вместе с хозяином автомобиль.

Неожиданно фургон задребезжал, просел на кирпичах, из глазницы фары вывалился осколок стекла.

Лёха вздрогнул.

– Ты гонишь, – сказал он фургону и рассмеялся, осуждая краткий приступ паники.

«А может, там не инструменты, а… бабло?» От внезапной мысли у Лёхи вспотели ладони. Конечно, даже наверняка. И почему он, идиот, не подумал об этом раньше. На кой ляд кому-то прятать инструменты, а вот деньги…

«Точно свалю из этой дыры, хватит уже Эмиля обещаниями смешить. Рвану при капусте, не попрощавшись. Пускай потом завидуют, когда маякну из столицы».

Он не спешил.

Чем дольше ожидание, тем ценнее добыча. А уж если приправить ее опасностью, пускай и вымышленной… Лёха представил, что в кузове Зверюги прячется безногий мертвец: затаился в металлическом гробу, ждет, когда человек – еда – заглянет внутрь. Или в фургоне голодная крыса, которую от удара молнии раздуло до размера собаки. Или…

Воображение затрещало, точно старенький «Аист» на повороте. Ладно, достаточно с него и мертвяка с гигантской крысой.

А запах? Как же здесь воняло! Словно в кузове расчленили парочку бездомных, расчленили и дали фургону пропитаться ароматами разложения. Лёха показательно заслонился от надуманной ужасной вони рукавом рубашки.

Он обошел Зверюгу по кругу и теперь стоял у задней дверцы.

Коснулся пальцами почерневшей ручки.

Кульминация, предчувствие резкого звука, крика, голодного рыка…

Лёха убрал руку, не открыв. В нем росло напряжение. Если внутри фургона не окажется чемодана, если его уже опередили… В венах горел адреналин: забористая смесь предвкушения и разочарования. А еще – страха.

От последнего он заслонился усмешкой. «Хватит глупостей, – сказал сам себе, – накликаешь. Вот откроешь – и прыгнет на тебя uniilă [4]. А что, не все ж время рогатому рядом с бабкой Эмиля сидеть».

За дверцей раздался шорох, неприятный, резкий, вызревший, словно гнойник. «Ну вот, допугался – уже в мозгах шуршит».

Лёха мотнул головой, стянул через плечо рюкзак, выудил новую бутылку и хлебнул. Вино взбодрило. Он сделал еще глоток, переложил стекляшку в левую руку, потянулся и распахнул дверцу Зверюги.

На него прыгнула тощая высокая тень.

Закончив, существо отбросило тело и уселось у водительской перегородки, в том месте, где Лёха увидел днем чемодан. Оно не знало, что именно искал парень в фургоне: насланный морок работал, как и любой хитроумный прибор, – давал результат, и плевать на внутренние процессы. Приманивал жертву.

Существо не насытилось – и подозревало, что не насытится никогда, – но кровь дала силы и приглушила зов. Оно открыло пасть и утробно зарычало; угловатое длинное лицо светилось, с клыков текла слюна, с острого подбородка капала кровь.

Шею жгла петля. Из-за проклятой удавки и собственной нетерпеливости оно едва не упустило мальчишку. Сколько оно ни трудилось над шнурком, ни старалось его растянуть – выиграло лишь несколько сантиметров свободы. Веревка превратила прыжок в конвульсию марионетки, одернула, точно цепь лающего пса, и если бы не удалось ухватить человека за плечо, вцепиться когтями и затащить в кузов…

Существо облизнулось, как зверь, и снова зарычало. Не время для истлевших вероятностей. Оно выпило мальчишку до последней капли: перегрызло горло, разорвало артерии на запястьях, прокусило грудь и живот, пило, пило, пило. Высосало кровь из каждой раны и царапины.

Кровь была неважна – существу требовалась заключенная в ней энергия. А чертов фургон – он только забирал, держал на привязи. Возможно, теперь у него хватит сил.

Оно представило замок зажигания, ручку переключения передач, просыпающийся двигатель, формирующиеся вокруг ступицы колеса, руль… попыталось пробудить фургон.