Самая страшная книга 2018

Туган закрыл глаза. Нога тяжело оторвалась от скрипучего снега и сделала шаг, да не вперед, а в сторону. Потом еще шаг. И еще.

А потом ноги сами понесли его обратно в дом.

Отряд из тридцати человек выехал из Усть-Сысольска на санях в середине февраля. От уездного центра до затерявшейся в дремучих лесах деревни Вашки было три с лишним сотни верст по таежному бездорожью. Большую часть этого пути уже прошли – оставался последний рывок.

Обоз из десяти саней двигался в два ряда по скованному льдом широкому руслу Печоры. Шли ходко, не тратя время на остановки. По обе стороны реки тянулась уходящая в бесконечность бело-зеленая тайга; исполинские сосны и ели стояли несокрушимой стеной, столетия назад возведенной самой природой. Тайга демонстрировала людям свое величие и скрытую холодную враждебность.

Долгая дорога через однообразный зимний пейзаж вызывала у командира отдельной роты частей особого назначения Константина Истомина какое-то странное, гнетущее состояние, усугубленное отвратительным настроением. Всю минувшую ночь ему снились кошмары, точнее разные варианты одного и того же кошмара. Наутро он почувствовал себя совсем разбитым, хотя впереди был еще приличный отрезок пути и, возможно, бой.

Рядом с ним на крытых оленьими шкурами санях сидел проводник-зырянин из того села, где они заночевали накануне. Мужик, хотя и числившийся активистом волостного комбеда, поначалу особого желания послужить проводником не проявил, но Истомин умел убеждать. В итоге незадачливый комбедовец лишился двух зубов, а отряд получил столь необходимого проводника. Сейчас мужик – Истомин все никак не мог запомнить его имя – отчаянно кутался в дырявую шубейку и что-то вполголоса лопотал на своем тарабарском языке, изредка опасливо поглядывая на недавнего обидчика. Напрасно – бить его Истомин больше не собирался.

– До темноты будем на месте, – буркнул проводник, перехватив его взгляд.

Истомин промолчал, но мысленно обругал себя за то, что не приказал выехать на час-другой раньше. Все равно толком не спал…

Сами собой мысли вернулись к ночному кошмару. После полученной в бою с интервентами контузии сознание часто выкидывало с ним такие штуки: кошмары ночью, головная боль днем. Укол морфия на какое-то время помогал избавиться от боли, но кошмары тогда становились еще тяжелее. У него остались еще две ампулы, но сегодня он решил обойтись без укола – в бою требовались незамутненные наркотиками мозги.

Сгинувший продотряд и его командир были в Усть-Сысольском ревкоме на хорошем счету: планы по продразверстке венгр выполнял и перевыполнял с особым рвением. Зырянские крестьяне боялись его как черта, и Истомин их прекрасно понимал: он и сам невольно вздрагивал, когда видел физиономию венгра. Известно было, что в империалистическую Фаркаш служил фельдфебелем в австро-венгерской армии и под Луцком попал под газовую атаку. Едкий иприт выел ему один глаз и оставил на лице жуткие незаживающие язвы, но Фаркаш выжил – единственный из всего батальона. В плену венгр внезапно проникся идеями Маркса, а после Октябрьской вступил в РККА, воевал на Дону с Деникиным. О том, как он в итоге оказался на Севере, да еще в продотряде, Фаркаш предпочитал не рассказывать, но никто и не спрашивал. Как полагал Истомин, во многом потому, что собранными по деревням излишками венгр не забывал делиться с ревкомовским начальством.

Солнце перевалило за полдень и медленно катилось на закат. Цель экспедиции была близка. За три дня люди Истомина прошли почти весь маршрут исчезнувшего продотряда – деревня Вашка была его конечной точкой, после которой Фаркаш планировал вернуться обратно в уездный центр. Истомин не питал иллюзий относительно возможной судьбы пропавших – озверевшие от продразверсток крестьяне были скоры на расправу и крайне изобретательны в ее методах. Может быть, Фаркаша на Печоре и боялись, но припертый к стене зверь порой забывает о страхе и бросается на охотника. Похоже, венгр перегнул палку, за что и поплатился.

Воспаленное сознание услужливо нарисовало убедительную картинку: Фаркаш лежит на буром от замерзшей крови снегу, избитый и раздетый до исподнего. Четверо крестьян держат его за руки и ноги, а пятый протягивает к животу потемневший от копоти нож и делает глубокий разрез – от ребер до паха. Фаркаш визжит недорезанной свиньей и пытается вырваться, но те четверо держат крепко. Затем подходит еще один с ведром пшеницы и, хохоча, сыплет крупные желтоватые зерна в дымящуюся рану. «Хлебушка нашего захотел? – вопрошает мучитель. – Ну вот тебе хлебушек».

Истомин тряхнул головой, тут же отозвавшейся на резкое движение вспышкой боли. Мир завертелся вокруг него двухцветным калейдоскопом все быстрее и быстрее. Вцепившись в деревянный бортик, Истомин закрыл глаза и подождал, пока небо и земля не вернулись на положенные места.

– Здесь надо повернуть, – проводник указал на узкую прореху в бесконечной стене деревьев.

– Поворачивай, – морщась, приказал Истомин вознице и махнул рукой остальным. Сани подпрыгнули на скрытой под снегом кочке и вывернули на лесную дорогу, ведущую к деревне.