Самая страшная книга 2019

Вроде ничего особенного тут нет. Такой же, как внизу, длиннющий коридор, только стены не голубые в цветочек, а просто белые. С одной стороны окна, с другой – двери в палаты. У окна, спиной к нам, стоит мальчик. Самый обычный мальчик – две руки, две ноги, коротко стриженный затылок. Но тут он поворачивается. Смотрит на нас.

Мы с Лю невольно пятимся. Его лицо: крошечные глазки и огромный темно-багровый вертикальный провал, идущий ото рта вверх до того места, где должна быть переносица; кривые зубы, растущие вдоль краев провала, алое отверстие единственной ноздри на лбу. Мы заглядываем в ближайшую палату и видим еще несколько страшно изуродованных лиц. Будто какой-то психованный скульптор ради нездорового развлечения мял, выкручивал и раздирал глину человеческой плоти. У большинства челюсти так деформированы, что вряд ли кто-то тут способен произнести хоть слово. Здесь пациенты с врожденными челюстно-лицевыми расщелинами. Наверняка такое лечится. Сложными, многочисленными и дорогими пластическими операциями. Тем не менее эти дети сидят здесь. И даже хваленые спонсоры интерната, видимо, им не помогут.

Мы переглядываемся и идем дальше. Следующая палата. Лежачие. На первый взгляд сложно сказать, что с ними не так. Заходим, кто-то шевелится и поворачивается к нам, и все это почему-то происходит в жуткой тишине. С ближайшей койки на нас смотрит человек с двумя лицами. Дипрозоп, вспоминаю я. Редчайший случай сиамских близнецов. Это когда двое заключены в одном теле: одна голова, два мозга и два лица. Невольно я пытаюсь представить, каково это. Хотя… должно быть, почти так же, как у нас. Только выглядит жутче. Со следующей кровати на нас смотрит циклоп. Настоящий живой циклоп. Я читала, что они живут не дольше месяца, и то в редких случаях, а этот… сколько ему, года три? Огромный кроваво-голубой глаз в единственной глазнице, рыжие кудри, хоботок на месте носа. Медленно шевелятся и поворачиваются в нашу сторону другие пациенты: безносые, безглазые, с деформированными головами.

– Слушай, Кать, пошли отсюда, – шепотом говорит Лю.

В таком же оглушительном молчании мы выходим в коридор. Я чувствую, как по спине скользят капли ледяного пота.

– Они обычные люди, – говорю я скорее для того, чтобы успокоить саму себя. – Они не виноваты в том, что родились такими. Просто люди…

– Такие же, как мы, – тихо заканчивает Лю.

Мы осторожно заглядываем в следующую палату – похоже, одиночную, как у нас. Там на кровати лежит кто-то очень большой. Не похоже, что ребенок. Взрослый. Дверь подлейшим образом скрипит, и этот кто-то сразу садится. Я как-то мигом окидываю взглядом сидящее существо, будто мой мозг, подобно смартфону, делает моментальный четкий снимок. Необъятные телеса, серовато-белая кожа. У него – у нее, это женщина с огромной грудью – нет головы. Почти нет. Утопленный в плечи выступ с крохотными ушами и широченным ртом. Рот распахивается, и она – оно – начинает орать. До ужаса знакомый неостановимый скрежещущий вой. Мне в нем слышится бесконечная безысходность и почему-то – столь же бесконечная злоба.

Будто от раскрытой печной топки, мы отшатываемся от входа в злополучную палату. Я чувствую, что Лю начинает задыхаться, и воздуха не хватает уже и мне. Двумя руками мы наперегонки достаем из вместительного кармана перешитой под нас двойной толстовки кислородный баллончик. И дышим – Лю в маске, а я так.

– Кунсткамера, – повторяю я между вдохами. – Точно кунсткамера.

– Девочки, что вы здесь делаете?

К нам подходит Виталий Иванович. Я думала, нас отсюда выставит медсестра или воспитатель, а оказалось – главный врач собственной персоной. Вообще-то Виталий Иванович мне нравится – моложавый и улыбчивый, он ни единым намеком не дает понять, что с его пациентами что-то не так. А вот Лю его, наоборот, терпеть не может. Говорит, что у него «пустые» глаза, а улыбка «резиновая». Я внимательно смотрю: глаза как глаза. Обычные серые.

– Вам не следует тут находиться.

– Извините, – неискренне бормочу я. Лю молчит и внимательно смотрит на главврача поверх маски из млечного пластика.

– Давайте-давайте на выход, – слегка подталкивает нас Виталий Иванович. – Люда, у тебя все в порядке?

Лю убирает маску и энергично кивает. Я чувствую, как она торопится уйти отсюда – от этих палат, с этого этажа, от Виталия Ивановича. Она так резко переставляет свою ногу, что нам едва удается сохранять баланс.

– Он был в бешенстве, – говорит Лю про главврача.

– С чего ты взяла?

– Чувствую. Он просто взбесился из-за того, что мы туда приперлись. Вообще, это была плохая идея…