На пороге стояла сестра Верка. Она сильно изменилась с того времени, когда Бориска видел ее, лицо опухло, как у тех, кто долго пьянствует, но даже это не могло скрыть былой сахалярской красоты.
Но как же так? Он ведь сам видел, как она умерла. Он помнит волокушу, трясшуюся голову покойницы, брошенное в тайге тело… И свое горькое отчаяние, и одиночество перед бедой.
– Ой! – вскрикнула Верка и прижала ладони к щекам, бросила вороватый взгляд на поклажу брата.
Вот по нему-то Бориска и понял, что Верка жива, что напротив него не дух, принявший облик сестры, а она сама.
Наконец Верка сказала мужику:
– Да что ты стоишь, как тюлень, не видишь, что Борька вернулся?!
Мужик не знал, что должен делать, когда вернулся какой-то Борька, поэтому молча кивнул и пошел в дом.
Вот почему этот запах оказался таким знакомым! Ведь это его, Бориски, родная кровь. Не зря он вернулся в Натару. А вдруг… вдруг мать тоже жива? И значит, можно проделать обратный путь – от зверя к человеку? От безродного, бесприютного иччи, сеющего зло и смерть, к обычному мальцу, у которого есть семья?
– Да ты проходи, – нерешительно позвала его сестра. Однако сама с места не двинулась, будто ждала, что брат откажется и уйдет восвояси.
Глядя исподлобья и чутко вздрагивая ноздрями, Бориска вошел в дом. Так же, как и в бараке, здесь царили сырость и пустота. Но было видно, что все-таки тут жили и распоряжались бывшим почтовым хозяйством: на столе – коричневая упаковочная бумага, в углу – топчан. В воздухе еще сохранился слабый запах сургуча, по углам стояли коробки с туго затянутыми пачками писем, старых газет, каких-то документов.
– А Зинаида с Витей, они того, уехали в поселок. Все уехали, – растерянно сказала сестра. – Когда с Васькой вернулись, тут уже никого не было. Да ты садись. Есть будешь?
Верка поводила в тазике с водой глиняной тарелкой, плеснула в нее какого-то месива и поставила на стол. Взяла большой нож с покрытым ржой лезвием и покрошила в миску подсохший хлеб.
Есть Бориске не хотелось. Тем более эта болтушка, в которой плавали картофельные очистки, комочки муки и размокшие хлебные крошки, вызывала только тошноту и желание опрокинуть стол, отшвырнуть тарелку.
– Верка, – начал он, с непривычки трудно подбирая слова, – а ты помнишь болото и лес, где мы с тобой расстались?
Верка замотала головой. В ее глазах застыло пьяное недоумение и обида: жила себе, водку пила, а тут брат объявился. Спрашивает про что-то докучливое.
– Я тебя на болоте встретил. Потом ураган случился. Или водяной змей прополз. Ты упала и дышать перестала. Я волокушу сделал, но дотащить тебя не смог, – стал медленно рассказывать Бориска.
Верка тупо глядела на брата, а потом спохватилась:
– Так ураган помню. Всю Натару разметало. Речка из берегов вышла. Я после в Кистытаым подалась, там Васю встретила.
Сестра снова замерла, прислушиваясь к тому, как возится в сенях мужик.
Бориске стало ясно: Верка так же далека от него, как если б была мертвой. А все водка… Жаль, хорошие люди не подарили ему спиртного, а то бы разговорить Верку было проще простого.
Тем временем появился Васька. Он уселся рядом, и перед ним возникла початая бутылка.
– Будешь? – спросил он Верку.
Сестра кивнула. Лицо ее озарилось радостью: тусклые глаза блеснули, губы пришли в движение и растянулись в улыбке впервые с момента встречи.
– Рассказывай, Боря, откуда тебя к нам занесло? Сам дошел или помог кто-то? – водянистые глаза внимательно разглядывали Бориску. От этого взгляда ему стало неуютно и беспокойно, как не раз бывало в лесу перед бурей.
– Туристы помогли. На катере довезли. Не слышал, что ли? – резко ответил Бориска. Он прекрасно помнил, как далеко разносились в хорошую погоду звуки работавших моторов или рев двигателей вертолетов. И тогда на берег или пустырь сбегалась вся Натара от мала до велика. А если Веркин хахаль, слыша катер, предпочел просидеть в кустах, значит, он прятался. Раз прятался… нужно с ним держать ухо востро.
– Аха, на катере… оно конечно… – протянул с пониманием Васька и опрокинул стакан. Снова уставился на Бориску.
Разговор не клеился. Приближалась ночь, в помещении горел лишь кудлик, отбрасывая на стены причудливые тени, и в полутьме еще больше клонило ко сну.
Бориска молча встал и пошел в соседнюю комнату. В ней хранилась всякая рухлядь, на полу как попало были свалены пустые полки.
Бориска расстелил спальник в свободном углу. Свернулся внутри калачиком, вдохнул запах меховой подкладки – запах другого мира и других людей, доброты, заботы и надежности.
Верка с хахалем о чем-то шептались за столом. Бориске даже не нужно было напрягаться, чтобы расслышать их.
– …тебе говорю, это тот пацан, которого Федор в Тардыхое нашел! Я тебе про него рассказывал!
– Не может быть! Это Борька… – заплетающимся языком ответила Верка.
– Ага, тогда твой брат порешил мужиков в Тырдахое!
– Нет, Борька такого не мог, – пьяно возмутилась сестра не ради заступы за брата, а так, чтобы возразить и проявить кураж.
– Вот я тебе и говорю, это не твой брат, а иччи прикинулся им! А Борька сгинул в тайге.
Сестра в ответ всхлипнула.