Самая страшная книга 2020

– Где вас черти носят? – выругался я, вновь набирая номер Макса.

Вызов не прошел. Я выматерился и попробовал снова.

В эту секунду дверь кабинета открылась, и Максим заявился лично.

– О! – удивился я. – Как раз тебе звоню. Сраная связь, ни хрена не ловит.

– Аналогично, – сказал опер, протягивая ладонь. – Есть разговор. Давай выйдем на пару минут.

Мы вышли и сели в машину Максима, припаркованную неподалеку. Закурили, совсем чуть-чуть приоткрыв окна.

– В общем, есть тема, – начал опер. – Возможно, ты был прав. Есть вероятность, что это не мамаша дочку хлопнула.

От неожиданности я забыл на мгновение о том, что увидел минувшей ночью. Сработала приобретенная за годы привычка: как только опер заговорил о деле, я весь обратился в слух и сосредоточился.

– Короче, если коротко, – сказал Макс, – Настенька эта, похоже, незаконная.

– Что? – не понял я.

– Загуляла мамаша. Жила в городе у подруги пару недель, и там ее кто-то обрюхатил. А может, и подруги даже не было никакой, кто знает. Короче, мне сегодня утром нашептали, якобы папка наш насвинячился этой ночью и начал всем рассказывать, какая его жена шалава и что Настенька эта ни хрена не от него. Мол, допрыгалась женушка, и леший ее наказал, забрав дочь.

– Леший?

Макс отмахнулся.

– Они здесь все какие-то пришибленные. Кого не спросишь, сразу про лешего начнут рассказывать. Я думал, ты сам заметил.

– Отчасти. Не заострял внимание. Ну так и что в итоге?

– В итоге – нужно ехать в город и перекалывать нашу мамашу. Судя по всему, она мужа кроет. Тот, оказывается, агрессивный петух. Я к нему сегодня зашел один, так он бухой на меня чуть с кулаками не бросился. В общем, кажется мне, это он по пьяной лавочке Настеньку грохнул. Не смог с чужим ребенком жить.

Отдаленная мысль пронеслась в памяти: «А кому вообще нужен чужой ребенок?» Версия Макса теперь звучала правдоподобнее. Впервые за десять дней в ней появился мотив.

«Хотя с чего это вдруг? – остановил я себя. – Ничего же, по сути, не изменилось. Голос на записи неизвестно чей. Мать зачем-то едет в город писать заявление. И тела нет».

Задумавшись, я начал прокручивать последние десять дней в памяти – один за другим, пока вновь не вспомнил о сегодняшней ночи.

Логика рухнула. Я понял, что ни одна из версий не объяснит того, что я видел в сенях.

– Хорошо. Раз поедешь в город, захвати с собой одну вещь.

– Что именно?

– Пойдем, – махнул я рукой. – Покажу.

Мы вышли и подошли к моей машине. Открыв багажник, я коротко пересказал Максу, как прошлым вечером Саныч, возвращаясь с рыбалки, обнаружил неподалеку от деревни колыбель, подвязанную к старому кедру. О том, что было после, разумеется, говорить не стал. И про игрушки не заикнулся. С Санычем я хотел разобраться сам. Хватило мне одного допроса с пристрастием.

– Странная, блин, ситуация, – задумался Макс, глядя на упакованную в бумагу зыбку. – Балуется, что ли, кто?

– Возможно, – ответил я. – Но лучше проверить. Сейчас напечатаю постанову, отвезешь экспертам.

– Хорошо. Только давай быстрее. Дорога неблизкая, не хочу по темноте тащиться. Я покурю пока на крылечке.

Мне понадобилось около десяти минут, чтобы оформить и приобщить к делу колыбель. Затем еще столько же я писал постановление.

– Держи, – сказал я, выйдя на улицу и протянув оперу свежеотпечатанные и теплые от принтера листы. – Если запутаешься, звони мне.

– Досюда хрен дозвонишься, – буркнул опер, поднимаясь с крыльца. – Но думаю, не запутаюсь.

Он переложил вещдок в багажник своего «ниссана», проверил, надежно ли держит замок.

– Саныч просил дрожжей купить, – сказал я, вспомнив о просьбе старика. – Обещал нас самогоном угостить.

– Хорошо. Куплю, – улыбнулся Макс.

– Давай. Передавай семье привет. Не задерживайся только сильно, нужно добить это дело.

Мы попрощались. Максим сел в машину, завел двигатель, и «ниссан» неспешно зашуршал колесами по подсохшей грунтовке. Я смотрел вслед удаляющемуся багажнику автомобиля и чувствовал, будто совершил нечто постыдное.

«Нужно было рассказать ему, – вдруг пожалел я. – Плевать, что бы он подумал. Все-таки он – мой друг».

Машина Макса скрылась за поворотом. Я взглянул на экран телефона.

Связь не ловила.

Не зная, что делать дальше, я остался в сельсовете до вечера. Решил привести дело в порядок: подшить бесконечные протоколы допросов, выкинуть лишние бумаги.

Где-то после семи часов заявился Эдик. Вид у него был помятый.

– Макс уехал? – спросил он, рухнув в кресло и вытянув перед собой ноги.

– Да, еще днем.

Эдик молча кивнул. Затем снял туфли, и в воздухе завоняло нестираными носками.

– Думаю, вы с ним глобалите, – сказал опер после некоторого молчания. – Нужно оформлять мамашу, и дело с концом.

– Разберусь, – ответил я, не отрываясь от документов.

Говорить с Эдиком мне не хотелось. Я до сих пор злился на него за допрос, устроенный неделю назад.

– Эта деревня меня с ума сведет, – сказал опер. – Они здесь все – реально сумасшедшие. Постоянно только и говорят про своего лешего и кикимор болотных.

Я замер. Поднял голову и посмотрел на опера.

– Что говорят?