Зажмурившись, она так полоснула ножом по предплечью, что сразу закапало. Только подставляй стакан. Потом капать стало медленнее, кровь сворачивалась, закрывая рану, и пришлось, превозмогая дурноту, выдавливать капли, долго, муторно, затем сделать еще один надрез. Главное – завтра не попасться, думала Саша, ведь съемные рукавчики форменного платья такие чистые, белые… Перевязав руку полотенцем, она выскользнула в коридор, держа перед собой стакан с кровью, во мраке наполовину черный, и молилась Богу, быть может давно отвернувшемуся от нее, чтобы подвал оказался не заперт. «Под землю» можно было попасть только так.
Бог – или кто-то другой – ее услышал. Спустившись по скрипучей лестнице, Саша заозиралась, ища, где бы оставить свою плату. Подсвечник дрожал в ее руках, по каменным стенам метались тени от наваленной как попало ветхой мебели, пахло мышами. По училищным легендам, якобы здесь видели каких-то «черных человечков», но как же безобидны теперь казались детские страшилки… Подношение Саша оставила в самом темном углу, под лестницей. Хотела сразу уйти, но падучей звездой мелькнула надежда: а вдруг все-таки чья-то шутка? Подождать до утра, посмотреть?
Огонек свечи съежился, едва не погас. И в почти кромешной тьме Саше почудилось, будто стена шевельнулась, прямо из камня высунулись некие тени, чернее, чем сама чернота; у них были плоские треугольные, будто рыбьи, головы, широкие рты и смутно светящиеся, подобно гнилушкам, круглые мертвые глаза. Гибкими очертаниями твари напоминали угрей. Звонко лопнуло стекло стакана. Послышалось шуршание: отрезанная коса исчезала в пасти самой большой рыбины. Саша почувствовала, как по изнанке бедер текут теплые струйки: она обмочилась от ужаса.
Она не помнила, как добралась до дортуара. Очнулась утром в своей кровати за несколько минут до шести часов, когда обычно все вставали по будням. Лихорадочно проверила: нож, ножницы – все под подушкой, подсвечник с огарком свечи в тумбе, рука тщательно замотана полотенцем. Надо сменить повязку, как-то отстраненно подумала Саша, и тут совсем рядом на одной высокой нестерпимой ноте закричала Мару-ся, ощупывая свою коротко стриженную голову.
Лишь спустя несколько дней Саша осмелилась заглянуть в проклятую тетрадь. Все это время она провела будто в полусне: принимала пищу, присутствовала на уроках, вроде даже учила что-то, спокойно лгала в ответ на вопросы классных дам, искавших ту негодницу, которая обрезала косу Марусе (как Марусина подруга, Саша осталась вне подозрений). Произносила положенные по времени суток молитвы – пустые, тщетные слова, которые даже она сама не слышала, не говоря уж о том, к кому они были обращены… В один из этих дней молились за упокой души рабы Божьей Настасьи. Настасья Петровна Шилова умерла в одну из минувших ночей – как шепотом передавали друг другу воспитанницы, «в великих муках».
Рисунки и надписи с пожеланиями исчезли, исчез и выставленный за исполнение пожеланий счет. Тетрадь была чиста, как в тот день, когда Саша впервые открыла ее. Что это значило? Принята ли плата? Страх за будущее был сильнее страха вновь спуститься в подвал, и после обеда Саше удалось улучить несколько свободных минут, когда никого не было поблизости. Днем, скупо освещенное расположенными под самым потолком маленькими окошками, помещение не казалось столь зловещим. Под лестницей было пусто. Лишь лежали осколки стекла, припорошенные тонким слоем… пыли? Нет, пепла.
Неведомые твари – хозяева страшной тетради – плату приняли.
Письмо Саше передала живущая при училище девушка-сирота из прислуги, что убиралась в классных комнатах.
– Один господин велел отыскать вас и передать это. – Девица протянула чистый конверт, запаянный сургучом.
Саша сразу поняла, от кого может быть это письмо.
– Тебя никто не видел?
– Богом клянусь, никто, барышня. Тот господин сказал, что заплатит мне втрое больше прежнего, если получит от вас ответ.
– Ответ будет завтра, ступай.