Сухонькая, не по-домашнему аккуратно одетая и увешанная крупной бижутерией, она нетвердым шагом прошла в кухню. Лысеющую голову венчал неизменный каштановый парик. Людмилу воротило от одного вида свекрови: старая кошелка, инсультница, а строит из себя светскую даму!
– Я же просила вас, не называйте меня так! – буркнула Людмила. Не сдержалась. Приторное «Люсенька» она с детства не выносила.
Словно в отместку за недовольный тон брызнуло раскаленное масло. Несколько капель больно ужалили пухлую руку, державшую лопатку.
– Ты уж прости меня, старую клушу… Совсем забыла… – Глазки-пуговки, горящие на ссохшемся личике, обшарили плиту и столешницу. – Людочка, мы гостей ждем?
– Нет, – коротко ответила Людмила, чувствуя, как гулко стучит в висках пульс.
– Зачем же тогда столько еды? Ленечка так много уже не кушает, я тем более… Тут и в три дня не управишься…
– Вот на три дня и приготовила! – неожиданно для самой себя огрызнулась Людмила. – Я не обязана каждый день у плиты торчать.
Старуха беззвучно пошамкала накрашенными губами, но ничего не ответила. Она никогда ничего не говорила прямо, в лицо. И эти вопросы про еду – тоже неспроста! Наверняка намекает, мол, невестка слишком много ест.
Мысленно послав свекровь куда подальше, Людмила продолжала раздраженно орудовать лопаткой. Затылок наливался нехорошей тяжестью. До этого момента давление никогда не поднималось так рано.
Свекровь продолжала топтаться за спиной. Людмиле становилось неуютно. И чего она ждет? Извинений? Пожалуй, и правда получилось грубовато. Обычно она держалась со старухой вежливо-отстраненно, никогда не демонстрируя явного раздражения, а тут вдруг… С другой стороны, та сама виновата: прицепилась и никак не отстанет!
– Вы будете сейчас обедать? – принужденно выдавила Людмила, выждав еще немного.
– Нет, Людочка, я попозже. – Старческий голос сочился патокой, как будто и не было предыдущего резкого диалога. – Через часик принесешь мне пиалочку супа? Ко мне в комнату, я там покушаю.
– Не буду я ничего носить! – внезапно вспыхнула Людмила, с грохотом припечатав крышку к сковороде. – Вы и сами прекрасно ходите! – Слова вырывались сами собой, как пар из треснувшего котла – Это я еле ползаю с давлением, а приходится еще у плиты крутиться! Чтобы вас накормить, между прочим! А вы только и знаете, что критиковать: это не так да то не этак! Сколько можно-то уже?
Выплюнув последнюю фразу, Людмила в упор глянула на свекровь, внутренне готовясь к первой настоящей перепалке за все время их совместной жизни.
Старуха застыла напротив, быстро моргая почти лишенными ресниц веками. Морщинистый подбородок нервно подрагивал.
– Зря ты так, Людочка. – Она наконец укоризненно покачала головой и, выпрямив, насколько возможно, спину, повернулась к выходу из кухни. – Никого, кроме себя, не любишь. Вот за это тебя Боженька и наказывает. А то давно бы уже все свои болячки вылечила.
Людмила застыла, глядя вслед расфуфыренной старухе. Горло перехватило от обиды и возмущения. Слова – достаточно едкие и колкие, чтобы как следует осадить старую гадину, – так и не пришли на ум.
С деревянной лопатки, сжатой в побелевших пальцах, капал жир. От плиты тянуло горелым.
Некстати скрутило живот.
Выключив газ, Людмила привалилась к столешнице возле плиты. Она стояла согнувшись, одной рукой опираясь о столешницу, а другую прижав к животу. Ком боли возник где-то в глубине брюшной полости и вскоре переместился вниз, в область грыжи. Плотный, пульсирующий. Подвижный.
Непривычная боль длилась не больше минуты, а потом так же внезапно отступила. Еще некоторое время Людмила не двигалась, опасаясь снова потревожить бунтующие внутренности, но неприятные ощущения больше не возвращались. Голова по-прежнему была налита чугуном. Еще не хватало самой инсульт заработать из-за этой проклятой старухи!
Наспех закончив кухонные дела, она направилась в комнату, к мужу. По пути краем глаза заметила, как поспешно закрылась дверь в старухину комнату. Уже успела нажаловаться!
– Лень. – Людмила подошла к мужу, развалившемуся с книгой на диване, но садиться рядом не стала. – Ты можешь поговорить со своей матерью? Она со мной обращается как со служанкой. Я такого терпеть больше не буду. Скажи ей…
– Да че вы пристали ко мне? – раздраженно перебил Леня, оторвавшись от боевика в мягкой обложке. – Заколебали уже! Обе! – Книжка, шурша растрепавшимися страницами, полетела в дальний угол дивана. – Одна – скажи ей то, другая – скажи ей это! Вы че, сами разобраться не можете? Ну пусть она старуха, но ты-то взрослая баба! Сама придумай, как себя вести с ней!
Уперевшись в артритные колени, Леня с натугой поднялся с дивана и, не дожидаясь ответных реплик, вышел на балкон. Плотно прикрыл за собой дверь. Сквозь белый тюль Людмила видела, как он накинул «балконную» куртку и сгорбился у открытого окна с сигаретой.