Самая страшная книга 2021

Родители свято верили, что девчонки играют где-то поблизости. Стоит выйти на крыльцо, громко крикнуть, и они прибегут. Иногда так и бывало. Девчонки строили замки из песка, сваленного на участке Лики. Играли в принцесс у Оксаны: в ее доме было полно скрипучих шкафов с ящиками, забитыми старомодной одеждой и туфлями. Гуляли по проездам, объедая все, что высунулось за заборы. Учитывая, что заборы в товариществе в основном делали из редкого штакетника и сетки, то высовывалось за них много чего. Крупные темно-фиолетовые ягоды ирги с бело-розовой мякотью. Малина, крыжовник, вишня (самая вкусная – сакура – росла на участке с «мельницами», вырезанными из пластиковых бутылок), слива, черемуха… Такие походы были одним из их любимых времяпрепровождений. Со временем появилось и название – саранчовки.

Все дачи располагались рядом, в конце проезда, гранича друг с другом.

Наверняка в членских книжках значилось какое-то название товарищества, но в народе за дачами закрепилось прозвище Барковка. Барковкой Надина прабабушка называла щелбан. Барковкой называлась деревня за лесом. Для Нади Барковкой было лето. Слюдяная роса на лилиях. Перец и томаты, спрятанные под «колпаками» из старых журналов, когда в ночь обещали заморозки. Протяжные гудки пароходов, долетавшие с реки. Запах «Дэты», впитавшийся в выцветшие майки и платья. На даче ждали девчонки, с которыми она не виделась длинные холодные месяцы.

Барковка была детством, которое в сумрачном и унылом городе как бы не считалось.

Надя не понимала сверстников, мечтавших быстрее вырасти. Ей нравилось быть ребенком. Разве взрослые шьют куклам платья из капроновых чулок? Или прыгают в классики? Играют в бадминтон до заката, когда воланы уже и не видно вовсе, но количество непрерывных ударов достигло ста, еще немного – и будет побит рекорд?

Детство, лето и барковские дачи сливались в одно слово – счастье.

Так было, пока Степановы не продали участок. Так было, пока на барковских дачах не поселилась ведьма.

Рыжая такса развалилась на тропинке между грядок. С одной стороны зеленели кустики помидоров, с другой – землю покрывал ковер клубники. Надя поглядывала на спелую ягоду, но есть испачканными в земле руками – нарываться на посиделки в деревянном домике вместо игр с девчонками. Нужно потерпеть. А сейчас поработать. Проще простого, плюнуть и растереть. Всего-то – надергать редиски. Вот только редиска не дергалась.

Надя потянула за ботву. Тщетно. Редиска не хотела вылезать из земли. Надя попробовала вырвать соседку упрямого корнеплода. Бесполезно. Надо взять совок и подкопать мелких засранок. Она потянула сильнее, ботва оторвалась. Не удержав равновесия, девочка шлепнулась на попку.

– Жопа!

Она беспокойно посмотрела по сторонам: мама разматывала шланг на противоположной стороне участка. Если бы она услышала, то велела бы разводить куриный помет или задала бы другую противную работу. Разводить куриный помет было еще более мерзко, чем собирать колорадского жука. Между жуком и пометом Надя не думая выбрала бы жука. Вроде обошлось. Мама потянула шланг к зарослям малины.

– Это плохое слово.

Надя обернулась. У нее за спиной стояла незнакомая девочка. Черные волосы, заплетенные в две тугие косы, свисали чуть ниже колен. На девочке были красные шорты и белая майка с улыбающимся жирафом, вышитым желтым бисером и золотистыми пайетками. Сама Надя была одета по последней дачной моде в выцветшие лосины и растянутую футболку, кружевную от дыр.

– Я Света, приехала с бабушкой из Санкт-Петербурга. – Последнее слово девочка сказала так, будто выделила жирным шрифтом. – Мы там живем, – она показала на двухэтажный кирпичный дом на соседнем участке.

– Где это – Санкт-Петербург? – спросила Надя.

– Там памятник Петру Первому и «Аврора».

– А, так ты из Ленинграда.

– Нет, из Санкт-Петербурга, город переименовали семь лет назад.

Неважно, переименовали и переименовали. Надя отвернулась и снова ухватилась за ботву.

– Ты как дедка в сказке про репку.

– Ничего не получается, потому что редиску за хвостики держат мертвецы.

Надя с удовлетворением отметила, как вытянулось лицо новой соседки.

– Они сюда за доктором пришли. Он красным продался, белых ядом травил. Вот они везде за ним и ползали, как червяки, даже сюда забрались. Папа, когда яму под новый туалет копал, нашел обрывки шинелей и много пузырьков с «ятями» – это буква такая, ее Ленин запретил. Папа сказал, что врач, у которого дача до нас была, здесь, наверно, мусор закапывал, но я сразу поняла – это от мертвецов осталось. Они от родителей прячутся, а со мной играют. А доктора они к себе под землю утащили.

Выкрашенную светло-синей краской дачку с участком в восемь соток купили у семьи врачей еще Надины бабушка с дедом. Это наложило на домик отпечаток. В комнате, служившей одновременно прихожей, столовой и кухней, стояла медицинская кушетка. На стенах пылились фотокарточки бородатых дядек в белых халатах и некрасивых женщин в платках.

Света приоткрыла рот.

«Выкуси, дитя блокады», – подумала Надя.

– Ой, собачка. Кусается? Можно погладить? – будто ни в чем не бывало спросила Света.