Самая страшная книга 2022

Но какой это невероятный труд – оставаться человеком, когда к тебе относятся как к скотине. Нас гуртовали как овец, пока вели сюда, нас кормили павшими братьями по несчастью, нас постоянно били, унижали и неустанно рассказывали об ужасах мира вокруг. В нас видели животных, и мы стали ими.

От изначального «стада» осталась лишь треть, и выжившие только радовались тому, что их становится меньше, потому что труп – это всегда мясо к обеду.

Но сегодняшний день должен вознести нас на новую ступень. Сегодня Воробьи станут Дроздами-Рябинниками.

Об этом без подробностей сказал Игумен, что явно не сулило ничего хорошего.

Один из старших – Пустельг – сообщает, что уже вечер. Нас всех собрали в большом гроте. Должно быть, мы сейчас выглядим толпой страждущих грешников в аду: голые, грязные, тощие, такие жалкие в неверном рыжем свете факелов. А Игумен наш – Дьявол. Возле старика на утоптанном земляном полу стоит огромный кувшин, а рядом стопка глиняных плошек; в левой руке у него зловеще поблескивает кривой нож-полумесяц. Справа от него стоит брат Пустельга с пером и чернильницей, брат слева неуютно суетится, должно быть, готовится раздавать нам глиняные плошки.

– Подойдите, мои маленькие братья! – громко шепчет, почти шипит Игумен. – Пора сбросить старое оперение и обернуться, взойти на новую ступень. Подойдите!

Братья слушаются. Они осторожно подходят по одному, и Пустельга из кувшина наливает в плошки белую, похожую на молоко жидкость.

– Пейте! – командует Игумен, и мы не смеем ослушаться.

Жидкость маслянистая, горькая на вкус, ее тяжело глотать, а сделаешь глоток – просится наружу. Но мы привыкли, что слово Игумена – закон. Никто не проронил и капли.

Но мучения наши сменились сладкой негой. Блаженство растеклось по всему телу и, кажется, достигло души. Мне хочется смеяться и танцевать, я вспоминаю дни, когда в отчем доме было много еды и я подолгу играл с младшей сестрой, а иногда и подменял мать в ее бдениях. Я снова счастлив.

– Как тебя зовут, отрок? – спрашивает Пустельга. Счастье пьянит; я не сразу понимаю, что вопрос адресован мне.

– Что?

– Имя, мальчик. Как тебя звали в миру?

– Томислав, брат Пустельга…

– Томислав? Очень хорошо, брат, очень хорошо!

Я отрешенно наблюдаю за тем, как Пустельга макает перо в чернильницу и пишет аккуратные ровные буквы на моем члене. У брата красивый почерк, но я не умею читать.

– Это твое имя – твоя личность. Сегодня ты с нею расстанешься, очистишься от бремени всего мирского.

Я слышу слова, но не до конца осознаю их смысл. Вокруг происходит какое-то мельтешение, но я уже не в состоянии уследить за процессом: пьянящая нега оставила мне лишь одно умение – слушать.

Что-то слабо всполохнуло внизу живота: боль. Я почти не почувствовал. Брат Пустельга подносит на ладони к моему лицу мои же гениталии.

– Ты должен съесть, глотай.

Ритуал кажется мне донельзя забавным, и я с радостью повинуюсь. Вкус белесой маслянистой жидкости перебил все прочие, я не чувствую вкуса собственной плоти. Жую, глотаю. Затем брат вновь дает испить противной жижи.

– Первый глоток для тебя, второй – для твоего брата. Просто оставь во рту.

Слушаюсь и даю Пустельге нагнуть мою голову к кровоточащей дыре на месте гениталий моего брата по несчастью.

– Прильни ртом и полощи. Ты, – он обратился к мальчишке напротив, – потом сделаешь то же самое.

Сегодня каждый из нас простился с самим собой. Если Воробьям запрещалось называть свои имена, то у Рябинников их просто нет.

Окончание ритуала совсем уж выбивает почву из-под наших ног: мы валимся без сил, не способные пошевелить даже пальцем.

Игумен был заботлив. Пока мы спали, он запек в углях пару человек. Пустельги куда-то пропали, но кого это волнует? Когда мы просыпаемся и чресла наши горят адским пламенем, нас, по крайней мере, ждет сытная пища.

VI

Ставни на башне легко поддаются: купец изнутри запер их на засов, но мой смуглый брат почти без шума отворяет окна, поддев засов проволочным крюком.

Безмолвными тенями мы проникаем в добровольную тюрьму пана Пацека, и неожиданность играет нам на руку.

Брат пускает один из своих дротиков, и тот попадает в шею купцу, мгновенно его парализовав.

– Этот яд должен действовать мгновенно, – говорит брат, с удивлением глядя на кряхтящего и корчащегося пана Густава. – А наш купец не так-то прост!

– В моем деле, знаете ли, важно быть готовым ко всему. Придется подождать чуть дольше, чем вы привыкли. – Купец улыбается обагрившимся ртом и утирает кровь из носа. – Я с юных лет травил себя малыми дозами яда. Всеми, какими знал. Однажды мне даже удалось пережить настоящее отравление. Мой управляющий, курва, его жопа на следующее утро познакомилась с колом.

Голос у купца слабый – видно, яд все же сделает свое дело. Но в голосе нет страха или мольбы, которыми часто грешат иные жертвы ордена.