Надир благодарно кивает. Он ставит пакет в свой короб — белые лотки с едой скрипят при каждом движении. Судя по весу, того обеда и на пятерых хватит.
— Иди направо, за остановку, там в кармане будет ждать машина. Белая, номер — ка-пять-пять-два. Запомнишь?
Надир снова выходит на улицу, под прежнюю морось. Теперь к дождю добавился ветер, но Надиру все равно. Он даже улыбается — сам не зная чему.
Только когда он подходит к нужному месту и видит машину, белую с синим, улыбка пропадает. Номер — ка-пять-пять-два, чтоб ему провалиться…
В патрульной машине сидят двое полицейских. Мысли Надира мечутся: еще не поздно вернуться… сказать Хану, что никого нет… пусть лучше сам…
Он сбавляет шаг, а потом совсем останавливается. Заставляет себя дышать ровно и медленно. Чего ему бояться? Он сейчас не Надир и даже не курьер Н122. Он друг Хана — и эти двое тоже друзья Хана. Он просто принес им еду от друга. Его не тронут. Нет причин его трогать.
Надир достает пакет и подходит, чтобы постучать в окно. Стекло отъезжает вниз — ровно за секунду до стука. За рулем сидит бледный белобрысый парень, может, самую малость постарше Надира.
— Ваш заказ, — говорит Надир и протягивает вперед пакет.
— Куда суешь, — цыкает парень. — Совсем дебил? Давай в машину залезай.
«Это друзья Хана, — мысленно повторяет Надир. — Бояться нечего».
Он пролезает на заднее сиденье, обнимая скрипучий пакет. Захлопывает дверь, чтобы дождь не попал в салон, — и слышит, как разом защелкиваются оба задних замка.
Бледный полицейский поворачивается назад, раздраженно глядит на Надира. Надир держит пакет перед собой, будто щит.
— Ну? — говорит бледный.
— Ваш заказ…
— Наш заказ. — Бледный даже не смотрит на пакет. — Ты откуда такой?
— От Хана, — отвечает Надир. Дышит он очень ровно.
— Зовут как?
— Надир.
— Хан про тебя не говорил.
Надир невозмутимо пожимает плечами. По крайней мере, он надеется, что выглядит невозмутимо.
— Давно Хана знаешь? — продолжает бледный.
— Три месяца.
— Нормально… — говорит бледный. — Хан, значит, не пришел. Побоялся. А ты пришел. Смелый, типа?
У Надира нет ответа. Точнее, он уверен, что правильного ответа здесь вообще нет — и поэтому молчит. Бледный выжидающе смотрит, совсем не меняясь в лице. Кажется, с этим кислым выражением он и родился.
Наконец надоедает и ему.
— Дай. — Бледный протягивает руку за пакетом. Он открывает первую коробку — с кимчи, вторую — с рисом, третью — с тушеным мясом… Салон наполняется знакомыми запахами. Из очередной коробки бледный вынимает тонкую пачку денег и принимается листать купюры.
Надир отводит глаза. Что-то ему подсказывает: лучше туда не смотри, целее будешь.
Взгляд Надира блуждает по кожаному салону, по кнопкам и значкам. То и дело он натыкается на второго полицейского — точнее, на голую руку, по локоть поросшую черной шерстью. Второй шумно дышит, но пока что молчит. Надир даже решается заглянуть в широкое зеркало — и на миг встречается с ним глазами.
Лицо второго, искаженное и уменьшенное, улыбается из глубин зеркала.
— Слышь, Намаз, — громко заявляет бледный. — Ты денег из пакета не брал? А то здесь не хватает.
Улыбка в зеркале растягивается еще шире. Надир понимает: так просто его не отпустят.
— Я ничего не брал, — говорит Надир как можно отчетливее. Откупиться он сможет: одна купюра лежит прямо в куртке, рядом с паспортом, вторая зашита в подкладку. В прошлый раз хватило и одной. Но если бледный начнет давить, то придется отдать обе.
— А я думаю — брал…
Надир не глядя нащупывает карман, достает первую из купюр. Бледный тут же добавляет ее к Хановой пачке.
— Хорошо… Но мало. Ты-то больше взял.
Надир лезет под куртку: тянет подкладку, и нитки с треском расходятся. Вторая купюра отправляется в руки бледному полицейскому.
— А еще одна где?
— Больше нет, — отвечает Надир. С собой у него остались только деньги на обед — а их не хватит, можно даже не считать.
Белесые брови полицейского сходятся вместе.
— Руку дай, — командует полицейский.
Надир напрягается: это еще зачем? Только после окрика он протягивает вперед подрагивающую ладонь.
Бледный говорит:
— Забирай.
В тот же миг Надир охает от боли: его ладонь попадает в клещи. Второй полицейский держит его за руку — и довольно оттопыривает губу. По черной бороде стекает слюна.
— Пусти… Пустите, — шепчет Надир, не понимая ровным счетом ничего.
Бледный не отвечает: он как раз занят копанием в кимчи. Второй молча тянет схваченную руку на себя — и Надиру приходится тянуться следом.
Бородатое лицо оказывается так близко, что Надир видит каждую темную точку на свороченном носу. Полицейский не спеша обнюхивает его щеки и шею. Урчит, радостно похрипывая. Слюна изо рта капает прямо на форменную рубашку.
Надир думает: вот и все. Он зажмуривается, чтобы не видеть бородатой морды. Перед глазами встает дом, Айгуль в синем платье, плачущая мать, вишни в саду, ковер из детской, соседский пес, снова Айгуль — но уже без платья…
Пару секунд — а может, и пару вечностей спустя Надира отбрасывает назад, на сиденье. Он ударяется локтем и больно врезается в собственный короб. Что за… Как? Его отпустили?