Светлана Андреевна отменила сеанс. Вода из-под крана по-прежнему воняет болотом. Я не знаю, галлюцинации это или нет, но не хочу соприкасаться с этой водой. К счастью, питьевую уже привезли. Продолжу мыться ею. Так спокойнее. Меня и без того достаточно нервируют соседи. Какие-то они шумные сегодня.
Не могу дозвониться до родителей. Происходит что-то странное. Вода все еще воняет…»
Описания последующих дней становились все скуднее.
Они обрывались на записи: «День первый с наступления конца света. Я абсолютно уверена, что это он и есть».
Дальше шли лишь сухие календарные отметки дат: «День такой-то с наступления конца света».
Тоня поняла, зачем ей понадобился дневник.
Она взяла ручку с брелоком, села за стол и начала писать.
У нее получилось написать всего два предложения: «День тридцать второй с наступления конца света. Сегодня я видела нечто удивительное».
На этом ее силы иссякли.
Боль от прокушенного языка заполнила всю голову. В глазах потемнело, дыхание заткнул подкативший к горлу комок. По-старушечьи осторожно Тоня поднялась из-за стола и доковыляла до кровати.
Ей нужно было поспать.
Она уже накрывалась одеялом, а бесплотный голос в ее голове все диктовал ненаписанный текст — красивый, витиеватый, литературный текст, ничуть не похожий на рубленые фразы, которыми привыкла мыслить Тоня: «…Это были тела людей, сросшиеся воедино, спаянные друг с другом так крепко, что образовывали собой не просто единое туловище — но единое существо, обладающее собственной волей…»
Голос внутреннего диктора убаюкивал, и Тоня быстро провалилась в неспокойный сон.
Ей опять снилась бабушка — то притаившаяся где-то в недрах Тониной однушки, то разлившаяся по всему миру зловонной мутной жижей.
Она проснулась, когда за окном уже стемнело. Проснулась оттого, что все ее тело выло.
Выло без участия легких, глотки, связок, выло само по себе, и весь дом откликался на этот вой. Сначала Тоня не понимала, что происходит, однако перепуганный мозг быстро включился в происходящее и пришел к выводу: это был не просто вой.
Это была вибрация.
Дом вибрировал. Дрожь, переходящая в монотонный гул, внедрялась глухо, глубоко, мощно, сотрясая все вокруг до самого основания. Тонины уши заложило. Тонин вестибулярный аппарат сошел с ума. Ощущение пространства покинуло ее, утонув в этом всепоглощающем гуле. Дезориентированная, словно отцепившийся от корабля астронавт, Тоня скатилась с дивана на пол. Она ухватилась взглядом за темно-звездный прямоугольник окна. Из всех чувств сейчас осталась лишь интуиция, и она подсказывала, что разгадка этого ужасающего шума лежит именно там. Путаясь в мокрой от пота простыне, Тоня подошла к окну.
Из воды восставало нечто исполинское.
Грязные потоки шумно стекали вниз по бледной осклизлой коже. Под ними вырисовывался массивный тупой треугольник или конус. Сначала Тоня подумала, что из мутной глубины поднимается гора. Потом она подумала, что это скорее похоже на тело огромного кальмара.
А потом она заметила глаза. Целое скопление черных глаз, теснившихся почти друг на друге.
Мелкие глаза были размером с теннисные мячики, глаза побольше — с пляжные мячи. Самый большой глаз, по сравнению с которым остальные казались кучкой мыльных пузырей, не уступал по диаметру балконным окнам. В блеске лунного света еще можно было разглядеть слабый рельеф рук, ног и ребер, слипшихся в огромное глазное желе.
Глаз смотрел на Тоню.
Его хозяин медленно поднимался из воды, возвышаясь над крышами многоэтажек, словно живой маяк с потухшим прожектором. Его рев пронизывал всю округу. Тонин мозг мелко дрожал в стенах черепной коробки. Глубокая вибрация растрясла все ее мысли, лишив способности думать последовательно.
Тоня вспомнила, что всегда хотела увидеть живого кита. Из-за своей фобии она не могла путешествовать, поэтому была уверена, что эта мечта никогда не сбудется.
Однако сейчас у Тони почему-то было чувство, что мечта все-таки сбылась.
Чем выше поднимался исполин, тем больше подробностей обрисовывал лунный свет. В этом существе соединилось невероятно много человеческих тел. Не десятки — сотни. Причудливое разнообразие их поз, изогнутые хребты, вывернутые под неестественными углами конечности создавали ощущение, будто они извиваются в фантастическом танце.
Общем, объединяющим их всех танце.
Тоня смотрела на сотни рук, полурастворившихся в чужих спинах, плечах, бедрах, и думала о том, что все эти люди обнимаются.
Что они чувствуют, став единым целым? Осталось ли для них одиночество страшным воспоминанием из забытой жизни? Осталось ли у этого создания одно свободное место для той, что была одинока всю свою жизнь?
Сколько Тоня себя помнила, последствия детской травмы закрывали ей доступ к настоящей любви и дружбе. Ей оставалось лишь наблюдать за чужими отношениями — так нищий ребенок любуется недосягаемыми игрушками за стеклянной витриной…