Самая страшная книга 2022

— Это тебе за Яцека, курва! — Тяжелый сапог с хрустом врезается в ребра и даже немного подбрасывает меня. Больно, чудовищно больно, но я умею терпеть. Еще один удар — на этот раз в лицо, я картинно перекатываюсь; распластавшись по доскам, делаю вид, что потерял сознание.

— Брат Пустельга… — слышу я упавший голос брата. — Вы пожалеете! Вы горько пожалеете!

— Один крысеныш из «Серой радуги» против троих понтигалов. Сумасшедший говнюк, сдавайся — и даже останешься цел. Пан Псарь давно хотел испробовать вашего брата в яме, а тут такая удача!

— Этот ублюдок зарезал Яцека… — тяжело отдуваясь, пробасил понтигал, тот, которого я сбросил с лестницы.

— Прощелкал клювом. И поделом. Пан Псарь, конечно, расстроится, но понтигалы иногда умирают. Двести гальдов за каждого монаха — не меньше.

Я вслушиваюсь в гул шагов и дожидаюсь, пока здоровяк с укороченным копьем-протазаном не повернется ко мне спиной. Открываю глаза и с опаской оглядываюсь по сторонам: брат Пустельга стоит на столе, держа в руках длинный сапожный нож и фальшион, отобранный у понтигала. У элитных бойцов пана Псаря побитые рожи; я даю волю чувству гордости: брат потрясающ! Краем глаза замечаю корчмаря, застывшего у стойки и с покорностью наблюдающего за происходящим. Вряд ли это сработает, но иных вариантов склонить чашу весов в нашу пользу, пожалуй, нет. Собрав всю волю в кулак, я перекатываюсь на бок, встаю на корточки и отталкиваюсь что есть силы. Прыжок получается сносным: я долетаю до стойки, изловчаюсь схватить корчмаря за ворот рубахи и помогаю его голове встретиться со столешницей. Корчмарь сползает за стойку, я хватаю длинный нож, которым резали ржаной каравай, и ныряю следом за корчмарем. Грузный мужик почти потерял сознание, мне едва хватает сил, чтобы поставить его на ноги. Корчмарь что-то шепчет жалобно, маленькие кулачки он сложил на груди, плотно прижав локти к бокам. Лезвие ножа немилосердно подпирает его кадык.

— Милые люди, — обращаюсь я к понтигалам, — прошу вас, дайте нам уйти.

Я успеваю разглядеть понтигалов: двое местных — черноусые, голубоглазые, а третий — желтокожий, узкоглазый и плосколицый: из Баев — сын степей.

— Хер там, — ответил понтигал с синей повязкой на руке. Старший. — Если бы твой братец не подорвался, когда Айгын с Яцеком пошли наверх посмотреть — почему дите орет, если бы ты не проткнул Яцека, то разговор был бы другим. Деретесь красиво, пан Псарь оценит. Но сделайте милость: сдавайтесь сами. Вы должны хозяину за Яцека, и видится мне, что два лжеинока за годик-другой смогут окупить его затраты. Поэтому, дорогой мой «монах», это и в ваших интересах.

— Милые люди, вынужден вам отказать. Также предупреждаю: если кто-то из вас будет излишне настойчив, у пана Корбутовича появится второй рот — поперек шеи.

— Да и хер с ним, режь!

Корчмарь, до сей поры бормотавший себе что-то под нос, вдруг оживляется. Он громко крякает и начинает тяжело дышать.

— Ние можна! Ние можна! Пять детей у пана, пять! Жена не тянет. Инок отпускает пана Корбутовича, пожалуйста! Пан Корбутович умоляет!

Что ж, выбор невелик. Короткий взмах — вжик! — податливая плоть разъезжается под острой сталью. Пан Корбутович хрипит и хватается за перерезанное горло, безуспешно пытаясь остановить кровь. Я пинаю тело к единственному входу за стойку (понтигалы точно не будут прыгать через нее), в мою сторону летит протазан, но копье, предназначенное для рукопашной схватки, в полете слишком медленно, увернуться не составляет труда. Я пячусь к окну, прыгаю спиной вперед и выбиваю стекло. Слава удаче!

«Брат Пустельга! — слышу я крики брошенного на произвол брата. — Брат Пустельга!»

Теперь это его проблемы. Кодекс говорит, что, если ситуация требует, — лучше бежать и выжить, чем попытаться спасти и погибнуть. Это как раз тот случай. Ни в коем случае нельзя опаздывать на епитимью!

День сегодня поганый, но я жив, в рукавной петле покоится нож, а это уже немало.

III

— Простите, пани, но мы не можем его взять. Сами поглядите, — плешивый носатый монах жестом обводит толпу чумазых ребятишек. — Еще один рот, а времена, прости нас Господь, сами знаете какие.

Мать, даже будучи истощенной до предела, выглядит крепче монаха. Кажется, она давит на него самим своим ширококостным крестьянским естеством. Тем не менее — монах умудряется смотреть на нее свысока, проигрывая в росте.

Мать сдается, она падает на колени перед этим странным человеком, она складывает руки в умоляющем жесте, хватает монаха за пояс.

— Но мой кузен говорил, что вы возьмете его! Мы же договорились… Пожалуйста, отец, умоляю… Так у него будет хоть какой-то шанс. Если он останется здесь, его ждет гибель.

— Ваш кузен, несомненно, уважаемый человек, с ним всегда было приятно поторговать, но… Доля странствующих монахов нелегка: ваш сын может умереть во время перехода через горы, его могут утащить дикие звери ночью, он может подхватить брюшную болезнь. И потом: служба Господу — сама по себе труд, очень тяжелый труд…

— Пожалуйста, хотя бы шанс, всего один шанс…