Самая страшная книга 2022

Спичка сломалась — трудно держать коробок и цигарку одной рукой, а карабин сейчас не опустишь. Станица большая, хаты за площадью тонут в зелени, из любого окна может глянуть нацеленный ствол.

— Значит так, разлюбезные граждане! Вашу эту молчанку считаю контрреволюционным заговором, потому карать за нее будем по всей строгости! Детишек и баб не тронем, а вы уж не обессудьте, старые! Ну, как вам такой расклад?!

Вторая спичка сломалась тоже — пальцы вдруг задрожали. В жирной, безветренной тишине закудахтала курица, смолкла, стал слышен звон мушиной стаи у карагача.

— Семенов, Ковальчук, к стрельбе гото-овсь!

Лязгнули затворы, два карабина поднялись и загуляли стволами будто пьяные.

— Как расклад, говорю?! Не по нраву?! Может, кто чего сказать решил, душу свою облегчить?!

Молчание. Хмурые лица, сжатые кулаки, взгляды исподлобья. Тот, что у стенки, улыбнулся вдруг и кивнул всем сразу — одобрил.

— Не желаете, значит?! Ну ладно! Це-ельсь!

— Погоди, командир. К чему горячиться-то?

Голос негромкий, а прозвучал весомее колокола. Все как один обернулись.

— В расход — дело нехитрое, только Бес ведь урона не понесет. Давай, может, по-другому?

Ляшенко с ответом помедлил. Глядел на Калюжного, желваки под кожей гуляли все сильней. Пару лет назад, по слухам, шею будущего комвзвода черканула офицерская шашка, не задев ни жил, ни хребта, — извернулся, зарубил двух корниловцев, но не мог с тех пор держать голову прямо, и речь иногда сбивалась.

— По-другому, значит? — переспросил тихо, будто сам у себя. — Они нас так вот, а мы д-добренькие?

— Злыми надо быть с врагом, командир. Это ж разве враги?

Зря сказал — комвзвода будто кнутом хлестнули, лицо начало багроветь даже сквозь загар. Подошел стремительно, Никите пришлось отшагнуть, а вот Калюжный остался на месте. Тоже с виду не герой: коренаст, в линялой форме, рослому Ляшенко едва по плечо, но нависнуть над ним у командира почему-то не вышло.

— Ты чего творишь, Мокей Саввич? Решил меня уронить перед всеми?

— А ты меня шлепни, Степан Кондратьич. И ребятам пример, и станичные сразу поймут, что с тобой шутки плохи. Зато не озлобишь их против нашей власти и новых Бесов из них не сделаешь.

Пару секунд давились взглядами, потом Ляшенко хмыкнул и развернулся резко, аж каблуки скрипнули. Зашагал прямиком к толпе — и к троице у стенки.

— Ковальчук, Семенов, а-ат-ставить! Пошутили и будя! Мы ведь добрые, отец, а вот скоро сюда ЧОН прискачет, по-иному вас будет спрашивать! Части особого назначения, с ними не забалуешь! Давай уж мы сами эту банду кончим!

— Я бы всей душой, — кивнул старик степенно, будто не глядел в глаза смерти только что. — Всей душой, да не ведаю того…

Козья ножка наконец затлела. Никита вдохнул, закашлялся, но не промедлил со второй затяжкой — едкий дым продрал и грудь, и голову, оставляя за собой чудесную легкость. Будто заживо вознесся в рай, придуманный попами-угнетателями!

— Слушай, дядька Мокей, а чего они так?! Все же люди, всех матери рожали!

— Рожали, да разные, — усмехнулся Калюжный, его лицо от усов до подбородка прорезалось жесткими, недобрыми складками. Свою самокрутку он держал в кулаке, «по-окопному», хотя вокруг белый день и никто сейчас в огонек не прицелится.

— Этот Бес пусть бандит, но с ними одного корня. Такая же казарла. Мы вот для них чужие, потому не сдадут они его. Ты гляди за своей кобылой, а политику оставь комиссарам, у них башка умнее.

— Я тоже не дурак, — буркнул Никита вполголоса, покосился на Ташку, что отошла уже далеко, волоча поводья. Капризная, зараза! Вот Калюжному бегать не надо, его Серко стоит как вкопанный, лишь ноздри раздуваются.

— Не дурак, и грамотный, кстати! Папа с матушкой — учителя, так что нечего тут…

Ворчал, конечно, себе под нос, пока вел Ташку обратно. С дядькой Мокеем спорить можно, по голове не ударит, но слова для беседы надо брать солидные, веские. Чтоб не как у гимназиста пред очами директора. Тем более никакой Никита не гимназист, а вовсе даже «реалист»! Совсем другого качества материя!

— Зряшно время теряем, — сказал Калюжный не оборачиваясь, цигарка пыхнула из кулака сизым туманом. — Надо сюда еще пару взводов с эскадрона, да разъездами, по всем балкам. Прижали бы того Беса как вошь на гребешке.

Боец уже перебрался по дереву на другую ветку, чиркнул ножом, упало второе тело. Потянуло бойней пополам с выгребной ямой, снова пришлось давить табаком. Опять закашлялся, но сегодняшний завтрак перестал наконец лезть наружу. К чему-чему, а к вонище Никита за эти месяцы так и не привык — с тех пор как сбежал от папы с мамой отстаивать счастье трудового народа. Война пахла порохом, но не только: еще мертвечиной, дерьмом полковых нужников, гнилью старых бинтов, вшивым бельем и нестираными портянками, гарью сожженных хат и йодоформом госпиталей. Всем тем, о чем не писали в своих сочинениях мсье Луи Буссенар и мистер Джек Лондон. Самому Никите сражений не выпало, а теперь и вовсе фронт откатился к югу, где засел в Крыму черный барон Врангель. Эскадрон туда перебрасывать не спешили — хватало дел по тылам, будь они неладны!