Самая страшная книга 2022

…Медведик скалится, тянет лапы, в носу от него щекотно. Никита чихнул и пришел в себя. Будто выскочил из дурного сна — вот только сон его не оставил. Грубая мешковина сдавливает лицо, плющит нос набок, а руки и ноги, похоже, связаны, окоченели. Попробовал шевельнуться — не вышло. В ушах зашумела дурная кровь, хотел вдохнуть глубже, опять чихнул.

— Гляди, второй очухался! А ну, давай его сюды!

Кто-то схватил за ноги, поволок по траве и колючкам — лопатки ободрало даже сквозь гимнастерку, а ладоням за спиной уже все равно. Ловкие пальцы зашарили по затылку, дернули, мешковина с лица исчезла.

— Чего второй-то?! Может, и первым пойдет!

Приятный баритон, дружелюбные нотки. О словах сейчас лучше не думать, открыть глаза и понять, что все не так уж страшно. Никита попробовал. Прищурился от дневного света, но лицо над собой разглядел вполне — обыкновенное, худое, в русой щетине. Человеческое лицо, безо всяких рогов!

— Ну, здорово ночевали! — Обладатель баритона улыбнулся, обнажив не клычищи, а нормальные зубы, хоть и желтые. — Ты кто таков будешь?

— Н-ник-х, кх-х! — Горло вдруг пересохло от колючей пыли, а может от другого. Если ответить на эту улыбку, все ведь обойдется?! Назвать свое имя врагу, совсем не похожему на врага, — ну, кого ты этим подведешь или предашь?!

— Чего там, Фрол? — спросил опять тот, первый голос, грубый, но тоже нестрашный. — В гляделки играешь с краснопузым?!

— Вроде того. А ну, вздымите его на ноги, атаман полюбуется!

В поле зрения появились еще люди, один перерезал веревку на щиколотках, двое других подняли Никиту под локти — сам сейчас устоять не смог бы. В нос ударило всем сразу: ядреным мужским потом и потом конским, перегаром, махоркой, дымом костров, но сейчас ему было не до брезгливости — он разглядывал человека перед собой. Пузатого здоровяка в черкеске и «кубанке». Борода давно не стрижена, зато сапоги сияют, а на узорчатом поясе уместились шашка, кинжал-бебут и длинная кобура маузера. Взгляд тяжелый, исподлобья, но и в нем ничего зверино-сатанинского. Отец-учитель, бывало, строже поглядывал!

— А ведь вовсе куренок, — сказал бородач с сожалением. — И чего ж вам, сопливым, дома не сидится, ищете погибели? Или не сам в краснюки подался, силой забрали?

Невыносимо хотелось кивнуть, но Никита застыл. Смотрел не мигая на другого человека, связанного: ни сапог, ни фуражки, гимнастерка испятнана бурым, вместо лица — сплошной синяк, но узнать можно.

— Вот, дивись, кутенок, как обходимся с гостями незваными! Хоть мало нас, а кровянки вам изрядно пустили и впредь не слезем! Веришь?!

— Не… не надорфись, Бес, — прошепелявил Калюжный и открыл наконец глаза-щелочки. Увидел Никиту, расквашенные губы под смешными рыжими усами растянулись вдруг улыбкой.

— Жифой? Фот и ладненько. Сплофовали мы, брат, хлопцев подфели…

— Да не журитесь так уж, аники-воины! Наши деды янычар с позиций утаскивали, а уж с вами-то!..

Начищенный сапог ткнул Калюжного под ребро, отступил в сторону, стал виден моток веревки в траве. Крепкой джутовой веревки, способной удержать разъяренного скакуна. Бандитов всего с десяток, не считая самого Беса, но винтовки у всех под рукой, и бежать тут некуда. Даже к коням не пробьешься, как сделали бы отважные герои того же Луи Буссенара! Кусты, обрыв, шум реки далеко внизу — и дерево. Большая, разлапистая липа с крепкими ветвями. Солнце еще не печет, одуряющий запах раннего утра и мокрой травы…

— Лады, чего тянуть-то, — сказал Бес скучно. — Раньше затеемся — раньше кончим, да?

— С чем затеемся? — спросил Никита не своим голосом. — Погодите, вы же не понимаете! Везде уже давно советская власть, и в Петрограде, и на Урале, вообще везде, зачем вам это теперь?! Ну, вы же люди, не звери…

Умолк от общего хохота, раскатистого, искреннего, будто за праздничным столом. Фрол не смеялся — разглядывал пленников со странной улыбкой.

— Ты, гляжу, в комиссары готовишься! — Голос атамана еще звенел весельем, но брови уже сошлись к переносице, а ладонь легла на рукоять шашки. — Красно поешь, малец, да только слушать тебя тут некому. Мы тут ссали с высокой колокольни на Петроград, и на Урал тоже, а нашу землю поганить не дадим! В ней деды и прадеды схоронены, понял ты, рвань голопузая?! Берите его, браты!

— Нет! — крик получился жалким, вовсе детским, а вот двинуться с места не вышло. Стоял и смотрел, как подходят с обеих сторон, разматывают веревку привычно и сноровисто.

— Нет, пожалуйста…

— Слыфь, офтафьте его! С меня нафьните, фуки вы драные!

— Ух ты, какой смельчак, — прищурился Бес, даже отступил на шаг в сторону. — Идейный, что ли? Жид, комиссар?

— Не-а, — улыбнулся дядька Мокей безмятежно, хоть зубов у него теперь было наперечет. — Я по молодофти, ф артели таких пузанов с однофо удара ронял! Собак брефливых! За бороды таскал и пинком ф гузно…

— Ну-ну, разговорился! Поглядим, как дальше петь станешь!