Самая страшная книга 2022

Разглядел все за миг, до подробностей — синеву небес, вату облаков, кружащего коршуна, желтый глинистый яр в стрижиных норках, — потом время снова ускорилось. Река ударила в ноги, выбила воздух вместе с криком. Тишина, прозрачная зелень, пузыри и водоросли. Потянуло кверху, там опять оказалось солнце, возможность вдохнуть — и сухие хлопки выстрелов.

«Это по мне, — подумалось удивленно. — Ну что я им сделал?!»

Течение понесло, а нырнуть никак — пытался прокашляться, пока не ударило по ноге невидимой палкой. Дотронулся, ощутил горячее, пульсирующее, даже сквозь воду. Это лучше, чем обмочиться при всех. Глупая мысль. Боли нет почему-то, но силы тают, а скоро провалится в обморок, уйдет ко дну, где так зелено, тихо и спокойно…

Додумать не успел — ударился вдруг головой, до хруста в шее. Вцепился в бревно, громадное как сом, втянул себя на осклизлую древесину. Замер. Провалился в ночь.

В забытье было страшно. Корявые тени плясали вокруг, дразнились огромными языками, дядька Мокей протягивал руки и распадался на куски.

— А ты чего медлишь, кутенок? — спросил Бес. — Собирай мясцо, пока мухи не обсели!

— Зачем ему, коль пузо красное? — улыбнулся Фрол. — Сам дойдет, с таким командиром-то! Начнет его ронять перед всеми, да кишки свои выронит!

Потом появился товарищ Ляшенко с козьей ножкой в руке, уставился хмуро сквозь махорочную пелену.

— Это вы виноваты, — сказал ему Никита. — Он вам не нравился, потому и погиб! Страшно погиб!

— Жить будет, — ответил товарищ Ляшенко. — Лечите его, да без дури чтоб!

Рассыпался в прах, опять пришла темнота, но живая, горячая. Кто-то стонал и звал маму, кто-то матюкался в голос. Пахло йодоформом и застарелой болью.

— Где я? — спросил Никита у больной темноты, но сухие губы не выпустили ни звука, а сознание поспешило сбежать обратно в покой.

Второй раз очнулся нескоро. Солнечный луч щекотал лицо через щели в шторах, с прикроватной тумбочки улыбался нелепый медведик. Дико зудела нога, но почесать не вышло — боль прошила от затылка до пят.

— Терпи, милок, — сказала ему незнакомая женщина с усталым лицом. — Морфия нынче совсем нет, а спирту тебе нельзя. Пробуй так уснуть. Этот, чубатый, опосля придет, как обещался. Начальник твой?

Никита хотел сказать, что Ляшенко — враг и предатель, несомненный сообщник кровавого Беса, отдавший ему добрейшего дядьку Калюжного заодно с Колькой, Гришкой, Богданом и с ним, Никитой, тоже! Все сразу хотел сказать и предостеречь, но опять провалился. Невесть куда.

Третье пробуждение могло бы стать жутким. Сбывшийся кошмар, где Ляшенко навис над тобой и придушит немедленно, как догадливого свидетеля преступлений! Могло — но не стало. Страх исчез, а лицо комвзвода выглядело совсем даже не злодейским. Вместо френча — новенькая гимнастерка с синими «разговорами», скулы вовсе обострились, будто не ел и не спал три дня.

— Молодцом, поправляешься! С лекарствами тут беда, зато чисто, как у Николашки во дворце, и сыпняк не подцепишь! Ни вшей тебе, ни клопов!

— Спа… крк-к-х… спсибо. Думал, вы пре… предали…

— Во как, — оценил Ляшенко без удивления, да и без обиды, пожалуй. — Ну, я про тебя тоже много чего намыслил. Другие дозорные на месте порезаны, хлопцев гранатами закидали, а вас нема. Это уж после Мокей Саввич нашелся. «В капусту» нашинкованный.

— А банда?

— Еще не знаешь?! — комвзвода хотел покачать головой, но шея подвела, вышло дергано и коряво. — Да уж откуда тебе! Вторую неделю в лихоманке валяешься, еле вытащили… нема больше банды! Затравили их чоновцы подчистую! Живьем никого, а Бесу вовсе башку отсекли, возили напоказ. Ну и станицу ту рассчитали, по полной, за всех наших.

— По полной?

— А ты как хотел?! Красный террор — наш ответ на террор белый, про то и декрет Совнаркома есть! Я вот чуял, что контра на контре, а дал слабину, Мокея Саввича уважил. Сминдальничал, во как! Половина взвода жизнями заплатила! После еще в ЧК дергали, хотели под трибунал, но разобрались. Снова командую.

Никита закрыл глаза, вдохнул и выдохнул полной грудью. Живьем — никого! Никого!!!

— Это я виноват. Мы с дядькой Мокеем бежать хотели, но я с обрыва, а на него сразу четверо. Не успел. Кричит мне, прыгай, мол…

Слова рождались сами — и сразу становились реальностью. Единственной отныне правдой, без трусости и предсмертного, нелюдского воя.

— Надо было вернуться, попробовать, но я уже…

— Ты, брат, себя не кори. Уж Гришка с хлопцами на что лихие были, да не сдюжили, а ты вон с пулей в ноге выбрался. За пример тебя можно брать! Останешься в армии, как рана затянется?

— Я?!

— А чего такого?! Отправим на командирские курсы, подучишься. Врангель в Крыму недолго протянет, только ведь наши войны, брат, еще впереди, и толковые хлопцы нужны будут позарез!

Никита глянул внимательно, но насмешки на худом лице не увидел. Снова закрыл глаза. Толковый хлопец, значит? Такой вот ценой?!

— Спасибо, товарищ комвзвода, не мое это. Кровь за кровь, терроры там всякие. Учительствовать пойду.