Самая страшная книга 2023

– Самая прямая. Слишком много совпадений. И ты бы видел ее там, в автобусе. Она знала, что сейчас будет, тряслась от страха – и все равно шла на это. Я звонил Эдику. После автобуса у этого ее Ромочки правое легкое совсем очистилось, а там живого места не было. Не бывает такой динамики, чтобы р-р-раз – и все хорошо.

– Серый, ну все же «после того» не значит «вследствие того». Ты ему рассказал про эту, как ее… ну, про бабу?

– Нет, просто спросил, как статья пишется. Эдик не поймет. Нечем ему понимать: у него всё хорошо, все живы-здоровы.

Знакомая боль приходит изнутри черепа, давит на глазные яблоки. Я тянусь за таблетками, роняю коробочку на пол, пытаюсь достать ее в темноте и мычу от боли.

– Ты чего, Серый? – озабоченно спрашивает Виталик.

– Голова…

– Сейчас.

Виталик вылезает из постели, включает свет и роется в своей сумке. Я скриплю зубами от боли и пытаюсь думать о другом.

Если бы в тот день у меня был рюкзак или портфель – да что угодно, чтобы прикрыть голову, – то я, наверно, отделался бы простым сотрясением. А так тяжелый осколок витринного стекла ударил по голове, как нож гильотины. Отрубленные пальцы упали на асфальт, теменная кость треснула. Если бы я не прикрывал голову руками, моя жизнь в тот день закончилась бы.

Но разве то, что у меня есть сейчас, можно назвать жизнью?

– Давай иголки поставлю, Серый, – тихо говорит Виталик.

Он держит флакон со спиртом, в котором утоплены разнокалиберные иглы. Челюсти у меня сведены от боли. Я могу только кивнуть, и новый приступ едва не выключает сознание.

Пальцы Виталика привычно находят нужную точку. Игла входит в нервный узел, и в голове словно вспыхивает магний – белым, холодным, ослепительным огнем. От него я слепну, но в нем сгорают и боль, и время, и я сам.

Просыпаюсь я поздним утром и осознаю, что голова не болит.

Витас баловался с иглами еще в институте. Получалось хорошо, даже сложилась постоянная клиентура из своих, общежитских. Но мечтал он о реанимации и методично работал на это.

Открывается дверь, и входит свежевыбритый Виталик с полотенцем на шее.

– Ты как, Серый?

– Нормально. А ты что не на работе?

– Так воскресенье сегодня.

– А-а… – только и могу сказать я.

Для меня теперь все дни недели одинаковы.

– Сейчас позвоню, закажу пиццу. – Голос Виталика звучит неестественно бодро. – Ты знаешь, Серый, спал я без задних ног. И не мерещилось ничего. Слушай, я тут подумал… Может, тебе это все показалось? ЧМТ – это не фунт изюма, сам знаешь. Последствия могут быть всякие, главное вовремя спохватиться…

– Последствия могут быть, да. Ты их вчера сам видел и даже купировал, спасибо тебе. Но это другое.

Виталик молча пожимает плечами и набирает доставку.

Мы едим пиццу, я стараюсь удержать кусок мизинцем и безымянным пальцем. Получается плохо. Виталик старательно этого не замечает.

– Знаешь что? – вдруг говорит он. – Давай туда вдвоем съездим. Поставим эксперимент. Если там и вправду что-то есть, то увидим одно и то же. Если нет, то надо искать путевого невролога. Я буду контрольной крысой. Мне-то пока по голове не прилетало.

– А на карате? Забыл?

– Да когда то было…

– И еще, Витас. Мы ничего не увидим. Мы почувствуем. Там запертая дверь – и все.

Машину Виталика мы оставляем за квартал от дома Куй-бабы. По дороге я пересказываю ему инструкции Нины Ивановны.

Вот дом с аркой, вот ступеньки и дверь. Только сейчас замечаю крохотное окошко, выходящее в ту же арку, забранное толстой решеткой.

– Давай ты первый, – голос Виталика дрожит.

До ступенек еще пара шагов, но меня уже накрывает ужасом, от которого хочется бежать без оглядки. То, что называется Куй-бабой, проснулось. Оно узнало меня и ждет. Оно голодно и радуется предстоящей кормежке.

Я поднимаюсь по ступеням так, словно к ногам привязаны пудовые гири. Кровь стучит в ушах, сердце колотится под сто двадцать. Ужас сдавливает грудь, не давая дышать. Я останавливаюсь на верхней ступеньке, стучу и всем собой слышу немой вопрос – оттуда, из-за двери.

Как хорошо, что отвечать надо мысленно: челюсти у меня стиснуты, во рту сухо, язык не повинуется.

«Пусть Таня вернется и останется со мной» – произношу я про себя.

«Двенадцать» – всплывает в голове.

Куй-баба не торгуется. Двенадцать мертвецов – вот цена моему желанию. Таня вернется. Мы будем жить вместе. Она никуда не уйдет, а я буду платить, как платит сейчас девчонка с татуировкой скорпиона.

Если согласен, нужно ударить с Куй-бабой по рукам, говорила Нина Ивановна. Приложить ладонь к замочной скважине. Почувствуешь ожог – и все, пути назад не будет. Ожог потом сойдет, а договор останется. Умрут двенадцать человек, которых я не знаю. Таня ни о чем не догадается, просто решит, что старая любовь не ржавеет…

Я спрыгиваю со ступенек и бегу прочь, на улицу. Виталик смотрит на меня так, будто никогда раньше не видел, и уходит в арку ворот, а я приваливаюсь спиной к фонарному столбу и стараюсь отдышаться.

Виталик возвращается через несколько минут. Лицо у него серое, как пыльная штукатурка, но глаза горят волчьим огнем.

– Ты согласился? – хрипло спрашивает он.

– Нет. А ты?