Самая страшная книга 2023

– Коняшка, а ты бы хотел лишиться девственности? Или собираешься на всю жизнь остаться извращенцем, показывающим из-под плаща свою жалкую пипиську маленьким девочкам?

– Я не извращенец, – сказал Толик.

– Это пока. – Рогожина больно ткнула его в бок. – Ты просто еще надеешься, что тебе кто-нибудь даст, а когда поймешь, что без вариантов, станешь им.

– С кем бы ты больше хотел переспать, со мной или с Катькой? – неожиданно поинтересовалась Синяева.

Толик попытался высвободиться из их захвата.

– Мне нужно домой.

– Быстро говори!

– Не знаю.

Рогожина сильно ущипнула его за щеку.

– Ни с кем.

– В смысле? – Она застыла и недоуменно уставилась на Толика.

По дорожке прошли люди, и девчонки проводили их взглядами.

– Это типа мы тебе не нравимся? – спросила Синяева, когда прохожие уже не могли их слышать.

– Можно, пожалуйста, мне домой? – кротко попросил Толик.

– Э, нет. – Рогожина помахала перед ним указательным пальцем. – Пока мы с этим вопросом не разберемся, ты никуда не пойдешь.

– Мне правда нужно домой. У бабушки прием лекарств по часам, а она же сейчас не встает.

– Ой, бли-ин, – протянула Синяева. – Только не надо грузить своей бабкой и прочей хренью.

– Так, Коняхин. – Рогожина встряхнула его. – Просто отчетливо осознай, что это вопрос жизни или смерти. Твоей, разумеется. Пока мы не выясним, на кого у тебя встает, мы не сможем отправиться по домам, да, Юля?

– Мне вообще пофиг, нравлюсь я парню или нет, главное, чтобы парень мне нравился, а от Коняшки я без ума.

Сложив утиные губы трубочкой, Синяева потянулась к Толику с поцелуем, но тот, резко вывернувшись из-под руки Рогожиной, отскочил.

Синяева театрально расхохоталась.

– Так я и знала, Коняхин, что ты педик.

Толик принялся торопливо сворачивать карты и складывать их в тубус.

– А вы знаете, что мировая поддержка гей-сообществ ведется с целью решения проблемы перенаселения? – сказал он, чтобы как-то сменить тему. – Это политика ограничения рождаемости.

– Блин, Коняхин, ты нарочно нас провоцируешь? Я же теперь ночами спать не буду, гадая, гей ты или не гей, – не унималась Синяева.

– Я не гей, – сказал он. – Я когда-нибудь женюсь и заведу ребенка. Одного. Чтобы не перенаселять Землю.

– А может, тебе лучше просто сдохнуть? – с ехидством процедила Рогожина сквозь зубы. – И проблема перенаселения сразу решится.

– От меня одного не решится. А вот у вас в семье четверо детей, – с неожиданным вызовом парировал Коняхин. – Это очень плохо. Из-за вас люди живут в нищете и нестабильности.

– Что-о-о? – Рогожина была так ошарашена его ответом, что на несколько секунд замерла в изумлении.

Когда Толик произносил это, то знал, что Рогожина разозлится, но Катька просто взбесилась.

Она ударила без предупреждения, прямо кулаком в нос так, что голова его откинулась назад и Коняхин на несколько секунд потерял координацию. Тубус вывалился из рук. Катька молниеносно схватила его и принялась со всей дури лупить им Толика.

– Скотина! – остервенело орала она. – Только еще вякни про мою семью. Я тебе, блин, устрою перенаселение. Вообще пожалеешь, что родился!

Он закрывался как мог, но Катька была подвижная, резкая и била по открытым и самым болезненным местам: голове, шее, коленям и кистям рук.

Вдалеке на дорожке показались люди. Тогда, отшвырнув тубус, Рогожина схватила Коняхина за шкирку и потащила по боковой дорожке в сторону железной дороги.

Подобрав тубус, Синяева почесала за ними.

Из носа у Коняхина пошла кровь, просочилась сквозь пальцы и закапала на куртку. Толик прижал ладонь к лицу.

– Подожди. У меня кровь.

– Давай шагай. – Катька врезала ему кулаком по спине.

Запрокинув голову, он громко зашмыгал. Кровавые струйки потекли по подбородку.

– Куда мы идем? – сдавленно прогнусавил он, опасаясь, что кровь затечет в рот.

– Куда надо, тебе знать не надо, – закричала ему на ухо Катька.

– Я не пойду в Блоки. – Толик замедлился.

– В Блоки? Почему в Блоки? – Рогожина пнула его в зад коленкой, придавая ускорения, и обернулась на Синяеву. – Слышь, Юль, а может, и правда его в Блоки?

Та курила на ходу, широко размахивая тубусом.

– А че там делать?

– Как что? Коняхина воспитывать.

Синяева выпустила серо-желтое облако дыма.

– Я бы лучше проверила, гей он или нет.

Немного расслабившись, Рогожина рассмеялась.

– Ну и это тоже.

– Я не пойду в Блоки, – заупрямился Толик.

– Когда овец ведут на скотобойню, их никто не спрашивает. – Катька снова дала ему пинка.

Коняхин заозирался, и Рогожина не оставила это без внимания.

– Попробуешь сбежать, сам знаешь, что будет.

Собственно то, чем она угрожала, и было главной причиной, по которой Толик никак не мог дать девчонкам хоть какой-то отпор.

Мать Синяевой работала в их поселковой поликлинике участковым терапевтом, обслуживающим из-за нехватки врачей аж три участка.

Она выписывала и заказывала из Москвы какие-то сложные психотропные препараты для страдающей головными болями и спутанностью сознания бабушки Толика.

Коняхин раз в два месяца ходил забирать их в поликлинику. Лекарства были дорогие, и он не сомневался, что мать Синяевой делает на них наценку, но другого выхода у них не было.