До самого санатория ехали уже молча. С каждым километром дышалось трудней, хотя сентябрьский воздух был свеж. Под чистым солнечным небом братьям казалось, что они спускаются в затхлый подвал.
Указатель на въезде проржавел, краска облупилась, и читалось на нем что-то непроизносимое, вроде «Мкртчян». Покосившиеся железные ворота были широко открыты – их уже ждали.
Первый же корпус уставился на братьев чернотой незастекленных глазниц. Казалось, кто-то невидимый таится в этой черноте, в глубине здания, и сверлит пространство недобрым взглядом. Гриша невольно поежился, объезжая бетонную коробку.
Кроме самого брухо, Тимура Тарасовича, братья не встретили в санатории никого, но все время ощущали взгляды, направленные с разных сторон, из укромных мест.
Колдун ждал их у здания бассейна, чьи разбитые окна были наспех залатаны рабицей. Далеко не молод, лет под шестьдесят, при этом ни малейшей седины в жестких черных волосах. Что-то первобытно-подземное мерещилось во всем его облике. Кожа серовато-смуглая, в оспинах и глубоких морщинах. На лице, на руках – вздувшиеся змеистые вены и какие-то бугры, словно под кожей он весь опутан веревками и покрыт костяными наростами. Смотрел исподлобья внимательным взглядом, тяжелым и колючим. Глаза, подчеркнутые темными, с прожелтью, мешками, мерцали нездоровой белизной, расчерченной красной сеткой капилляров.
Гриша представился сам, представил Витю. Тот скептически рассматривал колдуна. Тарасыч от рукопожатия уклонился – будто побаивался прикосновений или гнушался, но подтвердил, что уже обговорил все с Мысиным и готов к сделке. Потребовал показать деньги. Убедившись, что сумма при братьях, кивнул на здание бассейна:
– Сюда!
Войдя, братья обомлели.
В сухом бассейне, на колотом кафеле, сидели человек сорок голых баб и мужиков, все в позе лотоса. Молчаливые, неподвижные.
Спустились по лестнице. Гриша порывался помочь Вите с его непослушными конечностями, тот огрызался обиженно: «Я сам!»
Тарасыч подвел братьев к мужику, сидевшему чуть поодаль от прочих, в углу, и сказал:
– Этот – ваш.
– Это… Что это, труп? – на последнем слове Гриша сорвался в постыдный дискант.
Действительно, перед ними сидел мертвец, относительно свежий. Был он весь припухший, точно с тяжкого похмелья; вздутое пузо сильно выдавалось вперед и казалось не дряблым, а, наоборот, тугим как барабан, будто его распирало изнутри от неведомого содержимого. Признаки смерти можно было не заметить, проигнорировать – подсохшие глаза, отвисшая челюсть, бескровная бледность, – но одна деталь не оставляла сомнений: грудь и брюшину перечеркивал прозекторский шов, расходившийся кверху буквой Y.
Витя присмотрелся. Было что-то неправильное в этом шве, но что – непонятно. Наконец дошло: шов-то заживший! А ведь швы на покойниках не заживают и удерживаются лишь нитками. Но этот шов был монолитной полоской припухшей плоти.
– Конечно, труп! – раздраженно отвечал Грише колдун. – Ты что, не знал, зачем ехал? Сумчатые живыми не бывают.
– Мысин просто сказал «купить сумчатого»… – растерянно пробормотал Гриша.
– И все? Конспиратор херов! Ладно, смотрите!
Тарасыч громко приказал мертвецу:
– Раскройся!
Тот продолжал сидеть, не меняя позы, но шов на теле начал набухать, а потом с чмокающим звуком разлепились створки, открывая черный провал, и стылый сквозняк вырвался наружу. Края дыры подрагивали от пробегавших по ним волн. Вверху, где шов заходил на грудную клетку, под мягкими тканями виднелись страшно распахнувшиеся ребра с разделенной надвое грудиной – будто хитиновые надкрылья огромного жука. Позвоночного столба, к которому ребра должны крепиться, и внутренних органов в той дыре не было вовсе – лишь чернильная тьма.
Братьев охватила дрожь, но каждого своя: Гриша дрожал от животного ужаса, Витя – от осознания чуда, что им явилось.
Колдун поднял с пола швабру и сунул в дыру; она канула, как в глубокий пруд, целиком уйдя в темноту.
– Закройся, – велел мертвецу.
Створки дыры схлопнулись, слипшись так, что и намека не осталось ни на какую щель.
– Видали? – повернулся к братьям и снова велел мертвецу: – Верни обратно.
Створки раскрылись, и швабра вылетела наружу, словно кто-то с силой вытолкнул ее изнутри.
– Так вот зачем… – начал догадываться Гриша.
– Именно так, – ухмыльнулся колдун. – Сумчатый – это транспорт. Загружаешь в сумку любой груз, объем не ограничен, вес тоже. И сумчатый доставляет его, куда прикажешь, – хоть через границу и таможню, хоть через огонь и воду. Никакие сканеры, рентгены и детекторы ничего не засекут. Топором руби, из автомата расстреливай – груз будет в сохранности. Потом, когда нужно, все исторгнет, если хозяин прикажет.
Гриша молчал, пришибленный. Неожиданный пласт реальности открылся ему в заброшенном санатории. Витю же – оживленного, с лихорадочным блеском в глазах – распирало от вопросов:
– Слушайте, а вещи там… они куда деваются? Почему объем не ограничен? Как это работает?
Колдун отвечал, впрочем, с неохотой: