Самая страшная книга 2024

На экране разъяренный бегемот перекусывал визжащего детеныша напополам.

Гендос переключил на региональный канал. Начинались новости. Молоденькая ведущая читала с листа.

– Слышь, мелкий. Задание тебе важное. Сейчас новости будут, а мне, короче, с твоей мамкой перетереть надо. Ты внимательно смотри, потом расскажешь, что в мире делается, понял? – Мальчик кивнул. – Молодчага. Давай краба… Ну, руку. Да не левую, правую. Ща, я погромче сделаю.

– Нижнешахтинский свинцовый комбинат установил новый рекорд по отгрузке, – раздалось на всю однушку.

А сам Гендос прошмыгнул в ванную, тихонько закрыл дверь на щеколду. Скользнул ладонью под Надькино платье, погладил по бедру.

– Гена! Ты чего? Лерик же дома!

– Ничего, он делом занят. А ну-ка иди сюда…

Левая рука нащупала грудь в вырезе платья. «Без лифчика!» Пальцы отыскали сосок, сдавили; раздался приглушенный стон.

– Ну Гена, ну поздно же. Завтра, может, когда… Ах!

Это он пробежал пальцами выше, уткнулся в мягкую плоть. По телу Надьки пробежала дрожь. Она тряхнула головой, обдав Гендоса ароматом шампуня и свежевымытых волос.

– Ладно, только не громко…

* * *

Перед сном Надька наглухо зашторила окна: «Мало ли кто заглядывать будет». Кто там может заглянуть на третьем этаже, непонятно. Валерка, послушно пересказав все новости – кому-то вручили грамоту на местном комбинате, повысилась рождаемость, выплачены пенсии, – быстро уткнулся в стенку и засопел. Гендос прижался к своей женщине, в порыве чувств принялся целовать в шею, та отодвинулась:

– Перестань, я возбуждаюсь. Мы же только что…

– Угу, – довольно подтвердил Гендос, щекоча щетиной.

– Неугомонный…

Второго раунда не последовало. Надька извернулась, отодвинулась к стенке и скоро засопела. Гендос же опять не мог уснуть: чернильная тьма тяготила, вдавливала в кровать, словно толща воды на глубине океана – того и гляди череп треснет. Не выдержал – незаметно, чтоб не разбудить никого, снова выскользнул к форточке. Зашел на темную кухню, озаренную желтушным светом уличных фонарей, и застыл. Из окна смотрело лицо. Вернее, противоположность лица – гладкое белое ничто, растущее из тощего разлапистого тела. Будто гаражный кошмар выследил его до самой квартиры и теперь ждал удобного случая, чтобы просочиться неестественно сухощавым торсом прямо в форточку.

Наваждение длилось едва ли секунду, но Гендос почувствовал, как холодный пот почти насквозь пропитал футболку.

– Ёшки-матрешки, так и карачун схватить недолго!

За окном на фоне лысых ветвей колыхался шарик – тот самый, купленный для Валерки на рынке. От уличного холода белые бока покрылись уродливыми морщинами.

– На кой же ты его снаружи-то…

Курить расхотелось. Почему-то дурацкий шарик за окном вызывал в Гендосе малообъяснимое беспокойство: словно он там оставлен для кого-то, будто Валерка таким странным способом «пометил» их квартиру – как домушник. Но для кого? Уж не для того ли «папы», что по стенам ходит?

Гендос проворочался остаток ночи и только под утро задремал. Проснулся от звона будильника. Надьке пора было на работу, а Валерке – в детский сад.

– Отведешь его? Он знает где, тут за углом буквально.

Гендос вздохнул: отоспаться не удастся. Зашел на кухню – хлебнуть кофе, взглянул в окно: шарик пропал.

«Ветер, наверное», – подумал Гендос. Веревочки на ветке тоже не обнаружилось.

Погода стояла премерзкая – накрапывал мелкий дождик, промозглый туман промораживал до костей. На этот раз детей во дворе не было. Гендос с Валеркой направились через детскую площадку, но на середине остановились: там, где малые вчера играли с мелками, красовалось очередное жуткое художество. На этот раз тощий уродец раскинул лапы на какую-то необъятную ширину – туловище и голова сосредоточились в середине асфальтового пятачка, а конечности расходились по дорожкам, так далеко, что кистей не разглядеть. Вместо лица – все то же тщательно заштрихованное до кипенной белизны ничто. Гендос метко харкнул прямо в центр отсутствующей морды и растер плевок ботинком так, что мел размазался: в отместку за собственный испуг в гаражном кооперативе. Запоздало глянул на Валерку – тот пучил глаза, точно Гендос плюнул на икону или портретом президента подтерся. Словом, совершил нечто запредельно кощунственное.

– Чё? Это супергерой какой-то ваш?

Валерка промолчал, но от Гендоса не укрылось, как он осторожно – по бордюрчику – обошел голову страхолюдины: чтобы не наступить. Гендос пожал плечами. Он и сам в детстве во всякую хрень верил: и во Фредди Крюгера, и в Матерного Гномика, и Пиковую Даму вызывали – было дело. Ничего, перерастет.

До детского сада дошли быстро. За решетчатым забором, точно зеки на прогулке, толпились детишки: все белобрысые, бледные и худющие, как узники концлагеря. Вместе с воспитательницей они мастерили из длинных жердей какое-то чучело – к Масленице, небось. За процессом следила дородная воспитательница.

– Ну, беги. Мамка вечером заберет.

Валерка нырнул в калитку; даже не попрощался.

«Ну и хрен с тобой!»