Послышались шаги. Комната наполнилась людьми. Они склонились над ним, и кое-кого он узнал: девушку, которая рылась в сумочке, из больничной очереди, детину со сломанным носом с того матча, дедулю-доктора с бородкой. Некоторые другие были ему смутно знакомы. Так, встречал где-то, может.
– Остращенные. Пока свое не заберут, не успокоятся, – квакнул знахарь.
Чужие пальцы погружались в его кожу. Вспарывали, разрывали, копошились. Щупали, изучали, тыкали. Переворачивали, тянули, искали.
Саша кричал, но мышцы оцепенели и не слушались. По телу будто пропускали электричество, одновременно прижигая кучей паяльников сразу, – он мычал и выл, слыша, как трещит кожа и влажно чавкают раны.
Довольная бледноватая рыжуля вытащила из кармана его джинсов айфоновский провод – Саша вспомнил, как душил им деваху и как сильно выпучились ее глаза, точно у жабы.
Детина захватил «Зиппо». Он умер тогда в больнице, после матча. Не приходя в сознание. Саше дали семь лет, помогла характеристика от тренера. Спустя четыре года он вышел по УДО.
Дедуля выудил из жировика на бедре пресс-папье: обезьяна-мать и детеныш. Спрятал ли он вообще труп этого престарелого дурня?
Карандаш… Перцовый баллончик… Кольцо… Часы… Брелок от ключей…
Темные улицы, аллеи парков. Красная пелена ярости перед глазами. И вот он бьет, душит, режет. Потом закапывает, сбрасывает с моста, сжигает.
Снова и снова хлопала дверь, шоркали подошвы по полу.
Вот он, Неджарахов из сорок третьей квартиры, – вытащил из Сашиной ноги свои четки.
Вот таксист, которого Саша так и оставил в машине. Он с довольным видом вынул кубики-кости.
– Тяжело в лечении, легко в раю… – выдавил распухшими синюшными губами таксист и подмигнул.
– Ты что тут развалился, масик? – склонилась над ним Катя, терзая идеальным маникюром жировик у него на груди. Половина лица девушки была сплошным фаршем, из выбитого глаза ползла розоватая кашица. Катя выудила из раны сережки и теперь пыталась вдеть их в разорванные мочки ушей.
Жировики росли. Прибывали новые и новые люди. Саша вдруг осознал, что это все пока так – для острастки. Мякотка будет потом.
Антон Темхагин
А те помре?
Свитер противно кололся, и Славка уже подумывал стащить его через голову да закинуть обратно в шкаф, пока папа не видит, но немного не успел.
– Слав, ну чего ты делаешь? – Папа появился из комнаты, на ходу влезая в мятую водолазку. – И так опаздываем.
Он натянул колючий свитер обратно на сына и достал с вешалки курточку. Славка насупился: придется терпеть всю дорогу, под курткой даже не почешешься. Хорошо еще, что в садике можно будет снять – там тепло.
Снять и забыть где-нибудь в шкафчике – лучше померзнуть потом, чем чесаться.
– Давай-давай, шевели булками, Слав!
Папа впихнул его в куртку, застегнул ее только с третьего раза – молнию, как назло, заело. А пока одевался сам, Славка уже успел вспотеть.
В садик ему не хотелось. И пусть, что там сегодня утренник – Новый год же скоро, Дед Мороз придет, елка нарядная. Но Дед Мороз опять будет страшный: с ватной бородой и красными щеками. Борода у него колется, прямо как дурацкий свитер, а шуба пахнет пылью. И на самом деле это их сторож дядя Володя, только переодетый, – Славка его сразу узнал. К тому же он уже взрослый и хорошо понимает: настоящий Дед Мороз к ним в садик не придет. У него и так дел много. Одних подарков сколько разносить…
Мысли о подарках немного развеселили. Ради подарка, если подумать, можно потерпеть и свитер, и дядю Володю, который опять будет приставать со своими стишками. Славик, правда, подготовился – выучил стишок вместе с мамой, но читать его перед всей группой было как-то боязно. А ведь на утренник еще все мамы и папы придут… И этот противный Павлик, который постоянно над ним подшучивает.
Папа тем временем открыл дверь и выпихнул Славку в подъезд.
– Вперед и с песнями, чего заснул?! А, черт, самое главное забыл! Обожди, я сейчас.
Но не успел он вернуться, как опять хлопнул себя по лбу и убежал обратно. До Славки донеслось его рассерженное бормотание.
Жалко, что мамы нет. Она почти каждый день отводит его в садик, а папа редко, только когда у мамы не получается. Вот и сегодня у нее много работы – это она сама так сказала, а папе дали выходной. С мамой они всегда выходят заранее и никогда не опаздывают, но папа все время торопится и постоянно что-нибудь забывает. Как сейчас. И ходит он слишком быстро, Славка за ним просто не поспевает.
– Ну все, полетели! Утренник вечером – ну кто это придумал?!
Папа схватил его за руку, крепко сжал ладошку, и они и вправду полетели: папа бежал, а Славка почти не касался ботинками земли.
На улице валил снег, под ногами забавно скрипело и хрустело, но полумрак навевал тоску. Славка сонно смотрел на фонари – у лампочек красиво кружились снежинки, и казалось, что они сами тянутся к свету, собираясь в стайки, словно крохотные мотыльки.