Она перемотала кассету на начало и нажала на кнопку «Play». На экране появилась полоса со снегом. Изображение дублировалось на экран лэптопа. Кира поставила на паузу, открыла программу для записи и включила.
На экране появился шкаф с зеркалом. Кира помнила его. Папа заменил его лет десять назад, так как он жалобно стонал стыками от каждого прикосновения. В отражении стояла двуспальная кровать.
– И?.. Работает?
Несмотря на искажение, Кира узнала папин голос. Бодрый, молодой, полный уверенности в том, что вся жизнь впереди. Счастливая и беззаботная жизнь.
– Не знаю. – Женский голос. – Лампочка горит. А, да! Запись идет.
Камера повернулась вокруг оси и выхватила молодого папу. Кира улыбнулась. Лицо его закрыла полоса помех.
– Скажи: «Привет».
– Привет! – помахал рукой папа.
– Скажи: «Привет, Кира». Это для нее. Чтобы она знала, когда вырастет, что мы не всегда были такими дряхлыми.
Кира засмеялась и поймала себя на том, что плачет.
– Но мы ведь еще не решили точно. Насчет Киры, – сказал папа.
– Не слушай его, милая.
С этими словами мама встала перед зеркалом. На ней был сарафан в цветочек. Кира нажала на паузу и всмотрелась в лицо. Мама была красивой. Очень красивой. Кире от нее достались лишь каштановые кудри. Она не унаследовала ни тонкого носа, ни пухлых губ, ни огромных глаз, ни правильного овала лица. Кира нажала кнопку «Play». Мама встала в профиль и провела тонкой ладонью по округлившемуся животу.
– Мама выглядит не лучшим образом, милая, но это ненадолго.
Она улыбнулась, обнажив ряд безупречно ровных зубов. Кира механически провела кончиком языка по своим, немного кривоватым.
– Ты выглядишь прекрасно.
Папа подошел сзади, обнял маму и звонко чмокнул в шею, отчего та смешно сморщила нос:
– Врунишка.
Папа начал танцевать и что-то напевать маме в ухо. К лицу Киры прилила кровь. Имеет ли она право смотреть эти записи? Она тут же вообразила себе дочь и поставила ее на свое место, а себя – на место родителей. Вряд ли ей понравилось бы, сделала она вывод.
И все же она продолжила.
– Она икает, – сказала мама, схватила папину руку и положила на живот. – Чувствуешь?
– Нет.
В палате, несмотря на распахнутые окна, резко пахло лекарствами и моющими средствами. Занавески пузырились от сквозняка. С улицы доносились гул двигателей, редкие сигналы проезжающих автомобилей.
Отец спал. На прикроватной тумбочке стояли несколько букетов цветов, корзина с фруктами и стопка открыток.
Кира посмотрела на медсестру – дородную женщину хорошо за сорок с неприветливым лицом. На самом деле вся эта ее мрачность была наигранной или же надуманной самой Кирой. Женщина ухаживала за больными очень старательно.
– Кто-то приходил? – спросила Кира.
– Были, – махнула рукой женщина. – Целая делегация. Человек восемь.
– А кто?
– В форме люди. Подчиненные.
– Давно он спит?
– Лекарство он в два принял. Думаю, что часик и спит. Вы бы не будили его, милочка, а?
– Не буду. Скажите ему, что я завтра заеду.
Она протянула пакет с фруктами медсестре.
– Ну куда вы все несете? Сгниют ведь. Он и это-то не съест, – указала та на корзину на тумбочке.
– Может, отдадите кому-нибудь?
– Я в детское отнесу. – Медсестра заговорщически подмигнула Кире.
– Кира… – прохрипел отец.
– Ну вот! – возмутилась женщина. – Чего вам не спится, товарищ генерал-полковник?
Генерал-полковником отец не был – болезнь сожрала его слишком рано, – но возражать не стал.
– Привет. – Кира улыбнулась, села рядом и положила руку на запястье комнатной температуры, совершенно безволосое, на ощупь похожее на сухой кусок мыла. – Как ты?
– Бывало и лучше.
– Прогуляемся?
– Только недолго! – вставила медсестра. – К вам врач через сорок минут придет.
– Пойдем, – немного бодрее сказал отец.
Он шел медленно, сгорбившись и пошатываясь, как дряхлый старик, и Кире приходилось поддерживать его. Отца одолевала одышка. Время от времени он останавливался, просил дочь отойти на несколько метров, а затем заходился в тяжелом кашле, прикрывая рот когда-то белоснежной салфеткой, уже окропившейся багровыми родинками крови.
Они дошли до лавочки и уселись.
– Полжизни отдал бы за сигарету, – признался отец.
Кира покачала головой:
– Накурился уже.
– Поэтому и не вижу смысла бросать сейчас.
– У тебя еще операция. Не нужно опускать руки раньше времени.
– Пустое, – отмахнулся он. – У меня там паштет вместо легких.
– Вот и посмотрим. Обещаю, что сама куплю тебе целый блок, если операция не поможет.
Какое-то время они молчали, изучая узор каменной кладки тропинки. Наконец Кира произнесла то, из-за чего пришла:
– Я знаю, что ты не любишь говорить на эту тему, но мне хотелось бы узнать побольше о маме.
– С чего вдруг такой интерес?
– Хотелось бы, – она закатила глаза, понимая, насколько глупо это звучит, и развела руки в стороны, – познакомиться с ней поближе. Она все же моя мама.
– Что именно тебя интересует?
– Мне хотелось бы знать… – Кира замолчала, вдруг осознав, что понятия не имеет, о чем спрашивать. – Я нашла ее кассеты.
– Где?
– У тебя дома. Искала старые фотоальбомы и наткнулась на полную коробку. Она… она не создавала впечатления… эм… сумасшедшей.