Самая страшная книга 2025

Сам он тогда тоже крутился как мог. Челночил. И в тот зимний вечер уже на въезде в город не вписался в поворот на скользкой дороге. Его «москвич» вынесло на встречную полосу – прямо на несущийся бензовоз. В огне погибли китайский видеомагнитофон, польские шмотки, японская косметика. И ее мать.

С тех пор Лара ненавидела новогодние праздники.

Отец чудом успел выскочить – на рефлексах, за миг до столкновения. Он почти не пострадал в ужасной аварии, но вскоре запил. В памяти остался страх, грубый голос и пьяные слезы, которые пугали даже сильнее. Помнила дорогу в непонятную неизвестность – дорогу в деревню, где отец оставил ее.

Отказался от нее.

– Спасибо, что приютил меня. – Лара отхлебнула еще чая. Горячий, пахучий, отдающий ароматом каких-то неведомых трав… Как в детстве, он действовал на нее умиротворяюще.

Пальцы деда Игната легонько поглаживали края жестяной кружки. Из нее к темнеющему небу тянулись струйки пара, но старик, казалось, не ощущал обжигающих прикосновений.

– Как же иначе-то, дочка? – Его голос звучал тихо и грустно. – Ведь ты и маленькая твоя – все, что у меня осталось. Да и пропали б вы в городе одни. Чужой он нам. И мне, и тебе, и ей.

Лара сделала еще глоток. Отвечать не хотелось.

В город она сбежала в шестнадцать лет. Только закончив школу в соседнем поселке, где учеников-то было – она и еще с десяток недорослей. Сбежала, оставив позади зарастающие бурьяном улицы и покосившиеся избы с мертвыми провалами окон. Деревня умирала, и привечать смерть оставались лишь одинокие старики. Дед Игнат, даром что был слеп, казался самым сильным из них. Но и в нем она, юная, по большому миру истосковавшаяся, не чувствовала жизни.

Что дал ей большой мир? Так и не пригодившийся диплом пединститута? Убитую «двушку», затерянную среди районов серых панелек? Андрея?..

Раскаленная боль разрывает ребра. Хочется кричать, но грубые пальцы стискивают горло. Тьма набрасывает на глаза черную ткань.

– Ты моя, слышишь, сука?!

Она слышит только крик, тоненький, отчаянный, на одной ноте. Понимание вспарывает мозг ужасом, и она рвется, рвется сквозь новую боль, впивается ногтями, бьет ногой в никуда – и попадает. Комната качается перед глазами – и под ногами, в спину летит хриплый мат, но она не может упасть, не может потерять сознание здесь. Она видит только Киру, свою Киру, застывшую в немом крике, прижавшую ладошки к лицу, – и бежит к ней.

А потом бежит прочь.

Домой.

В руках воспитательницы медленно порхают спицы. В старых, артритных руках с почему-то обкусанными ногтями.

Лара лежит на кровати. Ларе нужно спать. Нужно, но не хочется, – а это все-таки вещи совсем-совсем разные.

Окно задернуто темными шторами. Плотно задернуто, ни просвета не увидать. Но Лара знает: там сейчас день. Там синее небо, яркое солнце. Там – жизнь.

– Ты не спишь, – говорит воспитательница, не отрываясь от шитья.

Лара молчит. Старается дышать ровно, медленно. Осторожно скашивает глаза влево, на соседнюю кровать. Там из-под одеяла торчит огненно-рыжий затылок. И не жарко ему? В комнате духота, капельки пота покрыли лоб, выступили над губой. Лара слизывает – и морщится: солоно! На вкус – не лучше противной манки с комочками.

– Ты не спишь, – повторяет воспитательница. Голос глухой, монотонный.

Лара косится вправо. Там утопает в подушках белобрысый ежик волос. И этот одеяло натянул, даже лица не видать! Вот глупые мальчишки!

Она смотрит в потолок. Где-то там, наверху, старинная люстра. Но сейчас она не видит ни люстры, ни потолка. Над ее головой – бездонно-черный полумрак. Он нависает над ней, над воспитательницей, над всей комнатой. Лара хочет найти глазами дверь – но не видит и ее тоже.

Ларе страшно. Она зажмуривается, пытается досчитать хотя бы до сорока – вдруг поможет? Но сквозь сомкнутые веки вдруг пробивается алое, нестерпимо горячее – как яркий луч солнца. Она невольно садится на постели, вскидывая руку к глазам, – но вокруг снова бездонная тьма, и Лара с трудом может рассмотреть в ней фигуру в длинной белой рубахе, застывшую на стуле.

– Ты не спишь.

Голос воспитательницы будто не живой. Спицы с тихим звоном падают на пол.