Самая страшная книга 2025

Надо бежать, просто бежать, не важно куда, – но тело приросло к кровати. Лара может только смотреть – смотреть, как медленно поднимается, распрямляется во весь рост высокая, большая, незнакомая. Нет никакой воспитательницы – женщина, что застыла во тьме, выше любого взрослого мужчины. Волосы – белые-белые, точно снег, струятся по плечам. А от лица ее исходит свет – такой сильный, как от солнца, словно она сама солнце и есть. Но не рассеивает тьму этот свет, лишь бьет в глаза, больно, жгуче.

Тяжко звучит мерная поступь шагов. Лара не может убежать, не может даже закричать – горло будто петля сдавила. Лишь жмурится, жмурится изо всех сил – но слепящий свет сильнее, и боль от него впивается в лицо, опаляет невыносимым жаром, испепеляет.

Она слышит крик – тоненький, отчаянный.

А потом просыпается. С криком, на влажных скомканных простынях.

* * *

«Какие у тебя руки горячие!»

Эту фразу Лара слышала часто. От смешливой соседки по общежитию. От говорливой старушки, продававшей на рынке пирожки. От смуглолицего водителя в замызганной маршрутке. В большом городе она быстро научилась не реагировать на комплименты, и приятные, и непрошеные. Зачем ей были все эти славословия, улыбки и масляные взгляды, если после учебы она торопилась к самому лучшему парню на свете?

Но слова о руках… Нет, комплиментами она их не считала. Просто обыденность, всегдашняя часть ее самой, особая примета, если угодно.

Лара поклонилась утреннему солнцу. В ярком свете внезапный ночной кошмар развеялся без следа. На завтрак они с Кирой съели несколько груш – мясистых, с терпким сладковатым привкусом. Дочка с удовольствием хрустела сочной мякотью, и, глядя на нее, Лара не могла сдержать улыбки. Интернет тут ловил через раз, а других детей в деревне не было, да и быть не могло, но Кира не капризничала, не плакала, не рвалась обратно. И ни разу не спросила о папе.

Тепло ее кожи Андрею нравилось. Даже заводило. Он называл ее «горячкой», говорил, что ее поцелуи обжигают, и Лара, пьяная от кружащих голову чувств, хотела греть его всегда и везде – а не только в постели. То, первое, лето пролетело как один томительно сладкий миг, и она не думала ни о деде, ни о маме, ни об отце… Ей не хотелось горечи воспоминаний. Ей просто было хорошо.

Осенью Андрей уехал на заработки на три месяца, и она осталась одна – наедине с незнакомой взрослой жизнью.

Кира бегала впереди – но, маленькая умница, все время оставалась на виду. С любопытством провожала пролетающих бабочек. Осторожно дотрагивалась кончиками пальцев до растущих то там, то тут одуванчиков. Останавливалась у каждого дома, робко вглядывалась в неприветливый полумрак покосившихся построек. Смотрела и Лара – и видела лишь разруху и пустоту. Похоже, от смерти деревню удерживал только дед Игнат. Ни один человек за время прогулки им еще не повстречался.

Но даже такая, опустевшая, деревня казалась Ларе по-своему красивой. Это была угасающая красота. Красота зарослей плюща, оплетающих ветхие избы. Красота полувековых орехов, склонивших почти до земли свои длинные ветви в зелени листвы. Красота ветра – невидимого, но шепчущего что-то успокаивающее в древесных кронах над головой.

Как же ей не хватало этой легкости ветра – успокоить Андрея, когда его «накрывало». То, что он вспыльчивый, даже агрессивный, Лара поняла в слякотную, неуютную зиму. Первую зиму их отношений. Андрей привез тогда много денег, но лучше бы, думалось Ларе, лучше бы просто обнял до хруста в косточках, коснулся губами волос, сказал что-то о горячей коже… Три месяца на дальних северах будто заморозили его, а оттаивал он лишь для того, чтобы снова накричать на нее – за пролитый кофе, недостаточно хорошо выглаженную рубашку, не вовремя выключенный телевизор… Лара ждала близости – верная, изголодавшаяся по ласке. Но и в постели Андрей сделался иным – жадным, жестким. И перестал думать о ее удовольствии.

Вскрик Киры ударил в уши, вонзился в позвоночник холодной иглой. Лара бросилась вперед, к очередному повороту змеящейся улицы. Ветка ореха больно мазнула по лицу.

– Мама! – Кира вылетела из-за поворота, обняла, уткнулась в живот. Лара прижала ее покрепче, свободной рукой пытаясь нашарить в кармане джинсов перцовый баллончик. Но вслед за дочерью никто не выбежал.

– Что, солнышко? Что случилось?

Она осторожно разжала объятия и присела рядом на корточках. Кира посмотрела на нее все еще круглыми от испуга глазами:

– Там, в одном доме… Там дедушка… Страшный.

Пальцы стиснули баллончик. Лара сделала глубокий вдох.

– Он тебе ничего не сделал?

Кира замотала головой: