Самая страшная книга. ТВАРИ

Тетки, продававшие из картонных коробок зелень и ягоды, лениво болтали друг с другом. Какой-то мужик вышел из магазина с целой упаковкой пивных бутылок, поставил на землю, откупорил одну – и стал жадно пить, дергая кадыком. По пандусу лихо взлетел к дверям пацан на скейте – и, попав колесом в щербину, чуть не упал, потеряв равновесие.

Никто не видел мертвого пса. Никто не чувствовал этот легкий запах липового меда и высохших мух.

Валера снова перевел взгляд на Бугая. Собаки не было.

Лишь жирный слизень озабоченно копошился в пыли.

В третий раз Бугай встретил его в лифте. Когда двери вызываемой на первый этаж кабины раскрылись, в лицо Валере ударил черный упругий рой мух. Они облепили его, мгновенно забившись под воротник, в рукава, в подвороты брюк, закопошились в волосах, ушах и носу. Он закашлялся, замахал руками – но лишь загнал себе в приоткрытый рот с десяток мерзких тварей.

А потом мухи исчезли – так же внезапно, как и появились. Рассосались в воздухе, растворились в обшарпанных стенах подъезда. Он глубоко вздохнул, тряхнув головой, – и едва успел подставить ногу в закрывающиеся двери лифта.

А когда они открылись, он увидел в них Бугая.

Тот уже мало напоминал собаку. Скорее плюшевую игрушку – из тех, которыми любят украшать дворы в стиле «ЖЭК-арта». Прибитые к деревьям, насаженные на заборы, они мокнут под дождем, гниют в снегопаде – чтобы по весне пугать случайных прохожих облезлыми безглазыми мордами и распоротыми хлопотливыми птицами животами.

Бугай полусидел-полулежал. Перебитые в нескольких местах гниющие кости лап уже не слушались его. Из него словно вытряхнули часть внутренностей, перемешали – а потом запихали как в мешок, нимало не заботясь о том, чтобы хотя бы равномерно распределить. Он был какой-то… комковатый. Неровный. Бугристый.

И эти комки, неровности и бугры шевелились.

– Буга, – сказал Валера.

Бугай дернул хвостом. На полу лифта осталось пятнышко слизи и клок шерсти.

– Буга, мне надо зайти в лифт.

Бугай попытался отодвинуться, но лишь закопошился на полу, размазывая вокруг себя какую-то бурую жидкость.

Валера зашел в кабину и нажал нужный этаж.

– Я не могу пустить тебя такого в квартиру, – сказал он псу, стоя к тому спиной. – Я потом не отмою ее. Кроме того, я собирался ее продавать. Из-за тебя она потеряет несколько сот косарей – ты засрешь весь ремонт.

Пес за спиной молчал.

Когда лифт прибыл на нужный этаж, Валера вышел из него не оборачиваясь.

– Я не могу пустить тебя такого, – сказал он, глядя в стену. – Кроме того… ты же пес Марины? Вот и иди к ней. Все псы должны быть со своими хозяевами.

Двери лифта закрылись – и кабина устремилась куда-то вверх, на очередной вызов.

Когда Валера обернулся, пса на площадке не было. Лишь барахталась на полу черная муха с переломанным крылышком.

В четвертый раз Бугай появился сразу в квартире.

И не один.

Марина сидела в кресле, закинув ногу на ногу и подперев щеку ладонью. Распоротый живот распустился багровым цветком. Сизыми червями из него извивались внутренности.

«Длина человеческого кишечника составляет примерно четыре метра», – почему-то пришло в голову Валере. И эти четыре метра, истекая гнойными соками и слизью, сейчас лежали на ковре. Том самом ковре, который Марина с такой любовью выбирала в «Икее» и на который запрещала вставать в уличной обуви. Там, где сукровица и липкая жижа уже впитались, ворс дыбился и вонял тухлятиной.

– Валерик, – прохрипела Марина. Гортань у нее была передавлена, поэтому звуки выходили с трудом. – Вале-е-е-ерик.

Его передернуло. Он ненавидел это имя. Валерик-холерик – перекатывается как сырой хрящик на зубах. Он хотел бы быть Виктором, Александром, Артемом, на худой конец, – но не этим вялым, каким-то импотентским Валерой. Он подумывал сменить имя, да, – но к тому моменту накопилось уж слишком много документов, и Валера предпочел страдать, лишь бы не связываться с бюрократией.

Из черных, разъеденных муравьями губ трупа это имя было еще омерзительней – липкое, вонючее и словно лопающееся на зубах гнилое слово.

– Вале-е-ерик, – снова прохрипела Марина и попыталась улыбнуться. Верхняя губа лопнула, и разрыв пополз вверх, разводя полугубия как театральный занавес. Прореха обнажила желтые, с черными пятнами зубы.

– Тебя нет, – твердо ответил Валера. – Тебя нет. Ты всего лишь мне кажешься. Соседи делают ремонт, пары краски, все такое.

Марина захохотала, запрокидывая голову. Это было скорее похоже на сиплое карканье – и с каждым звуком из ее рта вылетали брызги пенистой слюны. Один из желто-черных зубов покатился по полу.

– Тебя нет, – повторил Валера. – Я убил тебя. А потом закопал в лесополосе. Там, где мы устраивали пикник на майские. Ты давно уже сгнила, стухла и превратилась в дерьмо. Я знаю это – и поэтому ты мне кажешься именно такой – тухлой.

– Да, я немного испортилась, – с грустью призналась Марина.

Это неожиданное подтверждение факта как-то примирило Валеру с действительностью. Ну что же, галлюцинация так галлюцинация. Тульпа, да же, – так она называется? Хорошая, качественная тульпа, да.