Самарянка

«Дорогая во Христе Ольга, — пришел ей вскоре ответ, написанный тем же немного корявым и неровным почерком, что был на конверте, — Вы спрашиваете, как Вам жить дальше. А так и жить: стараться больше не грешить, в Бога верить и Его любить, добро приумножать. Слушайте во всем голос своего сердца и совести — они не обманут. А идти на сделку с совестью — значит, снова служить греху, от которого Вы и так настрадались. Вы пишете, что готовы уйти из этого мира в монастырь, чтобы больше не видеть грязи и замолить прежние грехи. Да, нужно очистить душу — искренним покаянием и смирением, тогда все, что Вас окружает, тоже станет чище. А вот что касается монастыря, то и впрямь поезжайте. Насовсем или только на какое-то время — это Вам самой должно стать ясно, готовы ли Вы оставить мир и всецело служить Господу в монастыре, или же остаться в миру и там спасать свою душу. Поезжайте с Богом, поживите. Кстати, мне есть что посоветовать: монастырь именно такой, как Вам хочется — «глухой», в стороне от шума и суеты. Я походатайствую за Вас, а Вы поезжайте, как выйдете на свободу. Вас там примут…».

Через год после этого письма и переписки с игуменьей Покровской обители Ольга по амнистии вышла на свободу. Теперь ей хотелось одного: перечеркнуть прожитые годы и начать новую жизнь. Она уехала в монастырь, где ее ждали.

…За окном еще стояла непроглядная темень, когда послышался колокольчик и тихое:

— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас. Вставайте, сестры, час молитвы пришел!

Но Ольга ничего не слышала. Она спала, повернувшись лицом к лампадке, мерцавшей синим огоньком возле Лика Богоматери с Младенцем.

7. ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Молодые послушницы монастыря — совсем девчонки — стайкой сидели вокруг Ольги и смотрели на нее восторженными глазами.

— Даже в Америке была? — всплеснула руками одна из них.

— Была, — сдержанно, но с чувством превосходства ответила Ольга, держа на коленях модный заграничный журнал со своей фотографией на первой странице обложки. — В Сан-Франциско, Нью-Йорке, потом в Филадельфии. Оттуда мы в Канаду на съемки летели.

— А в Японии?

— И там была. По приглашению одной крупной компьютерной фирмы рекламировали их продукцию.

— А еще где? Расскажи, Олечка, — самая молоденькая послушница с веснушчатым лицом смотрела умоляющим взглядом.

— Проще сказать, где я не была. А про все рассказывать — десяти вечеров не хватит. Я ведь в рекламе работала, снималась на телевидении.

— Какая интересная жизнь! — в восторге произнесла все та же веснушчатая послушница, умиленно вздохнув. — Есть что вспомнить, о чем рассказать…

— Да ладно, девчонки, — махнула рукой Ольга, закрывая журнал. — Все это интересно лишь поначалу, и то недолго. А потом надоедает. Когда красная икра, да большой ложкой, да каждый день — тошнить начинает, поверьте.

— А мне бы никогда не надоело, — уже мечтательно сказала другая.

В это время в комнатку вошла монахиня Амвросия.

— Чем заняты? — строго спросила она, посмотрев на послушниц.

— К исповеди готовимся, — быстро выкрутилась одна из них. — Скоро ведь прощеное воскресенье.

Матушка подошла к столу и посмотрела на лежавшие там книги: сочинения Игнатия Брянчанинова, патерики, дневниковые записи Иоанна Кронштадтского. Она еще раз обвела взглядом послушниц и молча вышла.

— Правда, девчонки, давайте читать, — сказала веснушчатая, — а то матушка гневаться будет, если узнает, что мы болтаем.

— Ладно тебе, — послушница, которая была чуть постарше остальных, поднялась из-за стола и подошла к окну, чтобы открыть форточку. — «К исповеди готовимся…» А чего к ней особо готовиться? «Делом, словом, помышлением…» Больно кому это нужно: одним ковыряться в собственной жизни, а другим все выслушивать…

Она косо посмотрела на Ольгу и добавила:

— Когда рыльце в пушку, никакие книжки не помогут. «Кайся — не кайся, в рай не совайся» — так моя бабуля покойная говаривала.

После кончины отца Тихона духовником обители стал архимандрит Поликарп. Жил он при монастыре уже много лет, совершая тут все богослужения. Высокий, не по годам стройный, всегда подтянутый, с густой окладистой бородой и курчавыми седыми волосами, заплетенными сзади в косичку — он внушал сестрам обители благоговейный страх и доверие. Рассказывали, что монахом отец Поликарп стал промыслительно. В молодости, едва закончив духовную семинарию, он испытал тяжелый удар судьбы: невеста, с которой он думал соединить свою жизнь, перед самым венчанием внезапно скончалась. Юноша увидел в этом особый знак и не стал больше испытывать судьбу. Он принял монашеский постриг и всецело посвятил себя служению Богу.

Сестры, послушницы монастыря и миряне, приходившие сюда для молитвы, любили отца Поликарпа за его доброе сердце. Никто не мог припомнить случая, чтобы старец на кого-нибудь накричал или даже повысил голос. Для каждого, кто приходил к нему, он находил слово утешения, ласки и отеческой любви.