Самарянка

— Нет, мужики, конец света какой-то! — незнакомец встал со стула и вплотную подошел к Ольге. — Уж если такие девчонки в монастырь подались, то нам ничего другого не остается, как драпать следом за ними. В этом грешном мире больше нечего делать.

Ольга посмотрела на незнакомца, потом на дежурного:

— Чего звали?

— Да вот, Ольга Васильевна, — дежурный с трудом подавил смех и кивнул в сторону того, кого звали Павлом, — Павлик, старый мой товарищ, едет как раз в ту сторону, куда и вы путь держите, если, конечно, не врете. Это мы еще проверим. Так что если желание не пропало туда попасть хотя бы засветло, то рекомендую вам садиться к Павлу. Ну, а когда доберетесь на место, то поставьте за его драгоценное здоровье толстую свечку — парень он хороший, сами убедитесь. А то по дороге, глядишь, передумаете к старухам ехать?

И опять закатился смехом.

— Ты не сердись на него, — сказал Паша, выйдя из дежурки вместе с Ольгой, — чего на них, убогих, обижаться?

И, подмигнув Ольге, запел:

Как надену портупею —

Все тупею и тупею…

— Красивая женщина — она и в Африке красавица, — продолжал он, как бы оправдывая дежурного.— Особенно в нашем захолустье. А у Петровича после того, как его по голове куском арматуры «угостили» при задержании, так «башня»[8] малость и повредилась. Жалко мужика, хороший опер был. С тех пор дальше дежурки никуда не пускают, чтобы дать хоть до пенсии дотянуть. Вот и держат тут: с бомжами вокзальными возится, проститутками да шпаной всякой.

Ольга молчала. Выйдя на привокзальную площадь, Павлик показал ей на старенький, замызганный грязью серый «опель»:

— Садись вперед, сзади там уже две попутчицы сидят. Они с нашего поселка, торгуют здесь, а я заберу еще одну для полного комплекта — и в путь.

Вернулся он действительно быстро в сопровождении полноватой женщины с корзиной и двумя ведрами. Уложив всю поклажу в багажник машины, Паша плюхнулся за руль и повернул ключ зажигания.

— Ну что, бабушки-старушки, ушки на макушке, — весело подмигнул он попутчицам, — вам какой рок включить — тяжелый или не очень?

— Ой, Паша, — отмахнулась от него сидящая посредине, — у нас и без твоего рока сумки такие тяжелые, что руки оборвались. Развлекай лучше свою соседку, а нам такая музыка не по ушам. Мы свое уже отпели и отплясали. Последнюю песню вот пропоют над нами — «со святыми упокой» — и будет нам вечный покой.

— Ей нельзя, — ответил Паша, выруливая со стоянки, — она хоть и молодая, но слишком серьезная. В монастырь едет.

— В наш Заозерный? — оживились бабульки. — Да кто ж туды едет в такое время? Летом надо ехать, когда тепло и сухо. Летом хорошо отдыхать, это правда, грибы косою косить можно.

— Так ведь она не отдыхать туда едет, — взялся объяснять им Паша, — а молиться. Монашкой, стало быть, хочет стать.

— Монашкой? — изумленно в один голос воскликнули старушки. — Это за что ж ты себя, милая, так решила наказать? Там доживают свой век такие как мы, уже никому ненужные, а ты-то, голубушка, зачем себя в гроб вздумала живьем закопать?

— Вот и я ей о том же самом талдычу, — начал снова развивать эту тему Паша, но тут Ольга решительно повернулась к нему:

— Останови машину, умник!

— Чего? Решила назло кондуктору пешком идти?

— Не твое дело, — резко оборвала его Ольга. — Как-нибудь доберусь, надоели вы мне все своей говорильней за утро. Достали вконец!

И повернула ручку двери, открывая ее прямо на ходу.

— Ладно, не сердись, — остановил ее Павел.

Наступило долгое молчание. Притихли даже бабульки, которые до этой минуты без умолку щебетали про свой нехитрый вокзальный бизнес. Чтобы как-то сгладить неловкость, Павел выбрал кассету и вставил ее в магнитофон. Полилась тихая музыка. В ней была и непонятная грусть, и ностальгия о чем-то безвозвратно утраченном. Ольга прислонилась к стеклу и закрыла глаза, ловя звуки лившейся из динамиков мелодии.

— А помнишь, как мы с тобой первый раз приехали в горы? — вдруг услышала она сердцем чей-то знакомый голос, который словно вырвался из-под нежно звучавших струн гитары.

— Помню, — так же сердцем ответила Ольга, — я все помню. Я еще хотела пойти нарвать цветов, а ты не пустил меня, сказал, что могут быть змеи. И мы остались, хотя все ушли. Мне тогда почему-то показалось, что ты специально решил напугать меня, чтобы остаться вдвоем. Я все помню…

— А помнишь, — снова обратился к ней тот же голос, — как мы стояли возле твоего подъезда? Мы оба понимали, что видимся в последний раз. Ты как-то заметно повзрослела за тот год, что мы не виделись, в тебе стало больше женского — это я сразу заметил…

— Помню, — ответила Ольга, — я все помню. И то письмо, которое ты мне прислал после нашего расставания, и твой телефонный звонок… А почему ты мне больше не писал? Почему ты потом перестал звонить мне? Я так ждала твоих писем и твоих звонков, мне их так не хватало. Я все помню…