«И Ты прости меня, Господи, – мысленно взмолился он перед взрывом. – Не осуди меня, что поступаю так. Ты же видишь, что у нас нет выбора. По-любому смерть… Так пусть лучше сразу, мгновенно. Ради девчонки прошу: прости меня, Господи, и не осуди. Спасибо Тебе за все, что Ты мне дал в этой моей короткой жизни. Прости, что прожил я ее не так, как должен был. Все грехи, все согрешения мои прости... За все благодарю Тебя…».
Мишка вздохнул, улыбнулся, глядя уже не на волков, а в серое небо, нависшее у них над самыми головами.
«Сейчас я бы многое изменил… Многое… Не себя жалко. Девчонку. Ребенок еще. Ей бы еще жить да жить… Да будет на все Твоя святая воля, Господи… Прости…».
Он хотел сказать Дарине что-то нежное, ласковое, но не стал. Он вдруг почувствовал в горле комок, и ему захотелось плакать. Впервые в жизни. Ему хотелось оплакать все, что в его короткой жизни было неправильным, плохим, жестоким. Мишка стиснул зубы, чтобы в последнюю минуту не показаться перед девчонкой слабаком, или чтобы она не поняла его слезы как страх перед смертью. Нет, он не боялся ее. Он был с ней знаком, видев много раз в бою, в окружении боевиков, в засадах, во время опасных заданий, на которые выходил в составе отрядов спецназа.
Мишка и сам не мог понять, что творилось сейчас в его душе, почему она вдруг сбросила с себя тот панцирь, в котором была все годы, и теперь стояла совершенно открытой, беззащитной перед близкой встречей с небом и плакала, плакала, плакала… Мишка подставил лицо под дождь, и его капли стекали вместе с беззвучными слезами по давно небритым щекам, застилая глаза соленой пеленой…
«Господи, в покаянии прими мя», – вспомнил он слова молитвы, которую слышал много раз от старца Иоанна и прошептал их сам, медленно разжимая окостеневшие пальцы...
И в это мгновение с правой стороны леса, куда Мишка даже не смотрел, сосредоточив все свое внимание, где стояла готовая к нападению злая голодная стая, выскочил огромный волк и, бросившись на Мишку, вдруг стал по-собачьи радостно визжать и лизать его в мокрое лицо. Дарина слабо вскрикнула и от охватившего ужаса лишилась чувств. Мишка уже разжал было пальцы, но в последний момент узнал в этом обезумевшем от радости хищнике своего старого друга Борзика, бывшего вожаком волчьей стаи. Невероятным усилием воли Мишка снова стиснул гранату и, насколько это было возможно, подоткнул ее под себя, чтобы она случайно не разорвалась.
– Борзик.., – переведя дух, простонал Мишка.
Услышав свою кличку, волк предался вообще неописуемому восторгу, скуля, визжа и облизывая Мишку.
– Грызи! Веревку грызи! – Мишка попробовал изобразить ртом то, чего он ждал от лесного зверя.
Но волк, похоже, сам понимал, в каком положении оказался его друг. Не переставая визжать от радости и лизать Мишкино лицо и руки, он с разных сторон грыз веревку.
– Да ты хоть одну перегрызи, – кивнул ему Мишка, на что Борзик откликнулся новым порывом радости.
– Глупое ты животное, целоваться потом будем, – он пытался увернуться от этих лизаний, – грызи веревку! Девчонку спасать надо! Понимаешь ты это или нет?
Наконец, Мишка почувствовал, как с правой стороны – как раз там, где он держал гранату – натяжение веревки ослабло. Он напряг мышцы, разводя руки в стороны – и веревка треснула. Не выпуская гранаты, он освободил другую руку, потом остальные путы, которыми они оба были привязаны к дереву. Все еще не веря в реальность того, что только что произошло, он посмотрел на прыгающего рядом Борзика, остальных волков, стоявших все так же поодаль, на беспомощно лежащую Дарину, подошел к краю обрыва и швырнул, что было силы, боевую гранату в расстилавшуюся перед ним угрюмую топь. В ту сторону, куда ушли беглецы. И через секунду там раздался глухой хлопок…
Мишка повернулся к Борзику, обнял его и потрепал за холку:
– Кто тебя послал, спаситель ты наш?..
Борзик же лизал ему руки и лицо, глядя своими умными желтоватыми глазами.
Отпустив его к стае, Мишка подошел к Дарине. Она по-прежнему лежала совершенно без чувств, вся в жару и тяжело дышала.
– Эх, кабы у тебя еще хватило б ума помощь позвать или девчонку отнести, – Мишка подмигнул волку. – Но спасибо тебе, братец, и на том, что сделал. Век не забуду. Забирай своих друзей и давай назад в лес. Теперь я уж как-нибудь сам справлюсь.
Он застегнул на Дарине курточку, в которой она была, обдумывая, что делать дальше.
– Не знаю, красавица, как там по вашим народным обычаям – будет ли тебя носить на руках жених или нет, а вот я точно понесу. Ничего больше нам не остается...
Он бережно взял ее на руки. Что-то шлепнулось на землю. Мишка нагнулся и с изумлением поднял сотовый телефон – очень тонкий, стильный, маленький, вполне умещавшийся в девичьей ладони.
– Что ж ты, подруга, до сих пор молчала?
Мишка включил его, нажал зеленую кнопку. Телефон еще держал заряд, но был вне зоны покрытия.
«Ничего, может, на какой-нибудь высотке прорежется голос», – подумал он и сунул его в свою куртку.