Самарянка

Рядом заворочался Варфоломей. Потом приподнялся, сел на край топчана, свесил ноги и, не открывая глаз, словно во сне, тихим голосом запел:

Мой Ангел–хранитель,

От Бога мне данный

В сопутии жизни земной,

С младенчества сердцем любимый, желанный,

Ты был неразлучно со мной.

И, не открыв глаз, снова бухнулся на топчан, продолжая тихонько петь:

Зачем же в годину

Скорбей, испытанья

Твой голос небесный затих?

Зачем я не вижу

Во мраке блистанья

Серебряных крыльев твоих?..

«Вот еще чума на мою голову, – вздохнул тяжело Мишка, оторвавшись от своих дум и прислушавшись к Варфоломею. – Тоже мне певец с погорелого театра. Не пойму: дурак он, в самом деле, или только прикидывается. Были ж такие люди на Руси – юродивые. Ходили по городам, селам, чудачили. Одни с них смеялись, а другие за святых почитали. Может, и Варфоломей такой? Если раньше юродивые были, то почему теперь их не может быть? Кто ему сказал, что я решил покинуть скит? Ведь никто не знал, кроме меня самого. Никто. А он узнал. Или нутром почувствовал».

Варфоломей продолжал что-то мурлыкать в подушку.

«Вот с какой это стати он распелся? – продолжал размышлять Мишка. – Как будто опять мои мысли читает. Или то впрямь ангел был? Вот так живем, ходим, говорим, всякие дела делаем. И не догадываемся, что все где-то фиксируется, запоминается. А вдруг на самом деле так? Что тогда?».

Теперь уже Мишка подскочил с топчана и сел на край, пытаясь связать нахлынувшие на него мысли и чувства в один узел. Перестав мурчать в подушку, Варфоломей повернулся и открыл глаза.

– Чего опять вытаращился? Давно не виделись? – незлобно спросил Мишка, пытаясь справиться с роем мыслей в голове. – Ты еще про крейсер «Варяг» спой. Знаешь такую песню? «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает!». Давай. А я подпою. Пусть монахи прибегут, посмотрят на наш концерт по заявкам трудящихся.

В ответ Варфоломей запустил руку под подушку и, вытащив оттуда какой-то предмет, кинул его Мишке:

– Держи, служивый! Да покрепче!

Мишка мгновенно поймал этот летящий предмет. Им оказалась обычная сосновая шишка размером с лимон. Она легко умещалась в ладони. Мишке захотелось бросить шишку назад, в Варфоломея, но тот вдруг подскочил к нему и, сильно сжав обеими руками его ладонь, горячо зашептал:

– Крепче, крепче держи! Не выпускай!

– Хватит валять дурочку, – Мишка легко высвободил свою ладонь и, чтобы успокоить Варфоломея, положил шишку себе под подушку. – Отсюда она никуда не денется. Давай-ка спи!

Варфоломей приложил палец к губам и теперь уже как-то заговорщически повторил шепотом:

– Не выпускай! Крепко, крепко держи ее!

Мишка махнул рукой, не желая участвовать в этом непонятном спектакле, но все же продолжал думать о связи случившихся с ним событий.

– Варфоломей! А Варфоломей! – Мишка снова повернулся к своему чудаковатому другу. – Ты сам-то как думаешь: Бог есть? Чуешь меня?

Варфоломей молчал, укрывшись с головой и тихонько похрапывая.

– Чуешь, раз молчишь и в две дырочки сопишь. Вот и мне кажется, что есть. Не знаю, как тебе это объяснить, но теперь и я верю, что есть какая-то сила над нами. Или внутри нас. А может, то совесть наша перед Богом ответ держит? Как думаешь?

Варфоломей по-прежнему лежал молча. Мишка тоже помолчал немного, потом достал из-под подушки спрятанную шишку и легонько кинул ее на топчан Варфоломея.

– Ты мне одно скажи, сопун, как узнал, что я тогда уехать собрался? Ты же не спишь, а только вид делаешь. Как догадался?

Варфоломей заворочался, что-то пробормотал, потом взял шишку и положил себе под подушку.

– Волчок под бочок – и молчок! – тихо засмеялся он.

– Ага, все понял, – вздохнул Мишка и опять повернулся на бок. – Что тебя, что волчка твоего спрашивать – все без толку.

Он старался перебирать охватившие его мысли о Боге и смысле жизни, вспомнить что-то еще, но запутывался в них все больше и больше. Наконец, он устал думать и уснул.

После утренней службы Мишка пришел к отцу Иоанну и рассказал ему о всех своих злоключениях во время поездки в город.

– В тебе огонь бушует, а укротить некому, – в раздумье сказал старец, поправляя кочергой горевшие в печи поленья. – Здесь вот тоже огонь, – он указал на печку, – да только от него пользы много: и светит, и греет, и готовить на нем можно. А в тебе бушует, клокочет, словно вулкан. И пользы никакой: ни тебе самому, ни людям. Одна беда.

Он взял доллары, которые Мишка выиграл.