Самарская вольница

— А я и не тужу от того, что Степан Тимофеевич едет к нам в гости… Пущай и он поглядит, к месту ли поставил воевода Алфимов мой подсвечник, данный мне атаманом по дувану… — Потом тихо, чтобы никто, кроме Митьки Самары, не расслышал, добавил: — Тебе, Миша, стрелецкого гнева страшиться нечего. Да и сотнику Пастухову тоже. А иные пущай сами о своих головах озаботятся. Прав ли я, Митяй?

Митька Самара без показной доброты так же тихо ответил:

— За тебя, Миша, случись что, перед атаманом головы заложим. В том имей полную уверенность.

— Ну-ну, братцы, поживем, хлеб пожуем, а там увидим, — только и нашелся что ответить друзьям Михаил Хомутов, прошел по стругу от носа до кормы, где была его каюта. У двери задержался, сказал Никите Кузнецову: — Окромя гнева атаманова, есть еще, друже, гнев государев… Он не менее суров, хотя и не столь близок на первый взгляд.

Вошел в каюту, скинул кафтан для роздыха телу, решив мыслями наедине раскинуть. Невольно подумал, вспомнив слова Никиты и Митьки: «Вот тако же и верные ученики клялись Иисусу Христу стоять и умереть заедино… А еще петух и трижды не прокричал, как они его оставили, отреклись! Поживем, други, увидим, что да как сложится, и кто на что из нас годен в тяжкую минуту… Бывает пир, но бывает и тяжкое похмелье…»

…Саратовский воевода Кузьма Лутохин ошибся, говоря, что и две недели не минет, как грянет на город ураган с Понизовья: он грянул под Саратов к середине августа, из-за того, что войско задержалось в Астрахани на целый месяц. Двадцатого июля 1670 года восставшие в числе одиннадцати тысяч человек, оставив в городе значительный гарнизон во главе с атамановыми сподвижниками Василием Усом и Федором Шелудяком, двинулись вверх по Волге. В Царицыне Степан Разин снова созвал войсковой круг, чтобы решить, каким путем идти на Москву — через Дон мимо Тамбова и Козлова или же степью. Не единожды собирались казаки, спорили, доказывали, пока большинство все же не склонилось к походу по Волге, где меньше к рупных городов с гарнизонами, где больше хлебных запасов кормиться такому войску. Да и средства передвижения были при них — струги и челны.

Из Царицына Степан Разин отправил отряд с братом Фролом во главе в верховья Дона поднимать мужиков в пограничных уездах. Отряд атамана Алексея Черкашенина пошел по Северному Донцу на Украину, а двухтысячный отряд атамана Гаврилова возвращался в Черкасск, чтобы держать в страхе притаившуюся, словно змея в соломе, казацкую старшину.

Седьмого августа 1670 года Степан Разин выступил из Царицына, его передовой отряд без труда взял Камышин. Здешнего воеводу Ефима Панова, пощадив за обещание служить казацкому войску, взяли на струг гребцом. А 14 августа…

В то свежее, но все еще по-летнему теплое утро Митька Самара и Еремка Потапов, отпущенные сотником на посад в лавку за солью для общего котла, нечаянно натолкнулись на шумную толпу. В центре площади высился, взобравшись на кем-то подкаченную бочку, солидного роста посадский, с черной короткой бородой, порывистый в движениях, смелый взглядом голубых глаз и со злостью говоривший зычным голосом, чтобы толпа могла уловить каждое слово:

— Послан я к вам, братья, с прелестным письмом от атамана Степана Тимофеевича, в коем письме он кличет-созывает всех вас в свое казацкое войско вольными казаками! А чтоб ненавистных стрелецких командиров, да воеводу, да лихоимцев — приказных людишек хватать и награждать всякого по заслугам!

Митька оторопел: средь бела дня, не страшась ни воеводских, ни Лаговчина Василия ярыжек, ни московских стрельцов, да такие-то речи! Он тронул пожилого посадского за локоть, спросил:

— Скажи, мил человек, кто этот, который ведет речь от атамана? Ваш житель альбо пришлый без страха?

— Вот так спрос, стрелец! — Посадский, с лицом остреньким и хитрым, словно у нашкодившего лиса, подмигнул Митьке, охотно пояснил: — Аль не признал Ивашку Барыша? Того, что от воеводы сбежал с вашим Говорухиным! А ныне вот поутру примчал в легком челне с десятью казаками — да вон они стоят, поближе к воротной башне, чтоб ярыжки из кремля не выскочили! — впереди несметного атаманова войска!

— Вона-а что! — с удивлением откликнулся на это известие Митька Самара. — Ну, тогда и глупому телку по уму, отчего матка мычит «му-у». Стало быть, у вас уже началось…

Посадский охотно подхватил шутку, снова подмигнул Митьке, будто и сам в главных заводчиках бунта состоял:

— Позрим теперь, как воевода замычит! А с ним заедино и от московских бояр доглядчик Васька Лаговчин. То-то ранее смело шарил по городу да людей к правежу таскал! Лихо нам было — плату брали на содержание тюремных целовальников да нас же по всяким оговорам, чтоб подношение выбить пощедрее, и кнутами секли те целовальники, воеводой подученные! Ужо теперь загнут тутошним петухам головы под крылышки. Будя, накукарекались досыта, пора и в суп лететь!