Самарская вольница

«В Самаре вор непременно застрянет на день-два, а то и более. Нам сие будет на выгоду, — размышлял воевода, похлопывая сложенными за спиной руками и слегка кланяясь головой при каждом шаге. — Надобно будет Давыдова отослать на Белый Яр к стрелецкому голове Афанасью Козинскому для пущего бережения той крепости. А здесь велеть еще надобно укрепить рубленые стены кремля мешками с землей, а коль таковых будет недостаточно, то отдельно выложить и мешки с мукой и солью, чтоб стены крепче держались супротив пушечных ядер! Еще что?» — Воевода вспомнил, что в кремле всего один колодец и воды в нем за сутки набирается не более четверти аршина, чего хватит, да и то с великой бережливостью, на один день! А ну как пожар какой приключится в кремле? Чем тушить? Стало быть, бондарям спешно изготовить, и внести на стены большие бочки, и в те бочки навозить чистой родниковой да речной воды из Свияги. Будет запас и для питья на многие дни. Надежды на короткий воровской набег мало, очень мало! Не сесть бы в долгую осаду! То-то лихо нам тут всем будет.

Как и предвидел воевода, стрелецкие командиры, прознав, что донские казаки уже у Самары и что пощады ни воеводам, ни им самим от атамана не чаять, опечалились: все же надеялись, что минет их тяжкая участь встречать казаков под городом! Смутил их слух, что с вором якобы плывут царевич Алексей да низложенный патриарх Никон…

— Се злодейские враки, — хмурил жесткие брови воевода князь Иван Богданович, — темному люду в большое смущение! А я самолично был при погребении праха царевича; что бежал он якобы на Волгу к Разину, от бояр спасаясь, то злой вымысел!

Гаврила Жуков, муж строгий и крутой с нерадивыми стрельцами, предложил объявить народу о злом умысле супротив великого государя, чтоб этому слуху не было никакой веры.

Полковник Агеев, напротив, за здравое рассудил иначе:

— Таким увещеванием только усилим неверие средь черни! Скажут, что истину пытаемся скрыть. Такие же слухи носились по смерти царевича Дмитрия, помните по дедовым сказам? Лучше не оповещать, глядишь, кто и не прослышит, а прослышит от такой же воровской стати, то не всяк и поверит.

— Быть по сему, полковники! — решил непреклонным тоном воевода. — А теперь, командиры, расставьте стрельцов, ты, Исайка, своих посадских к всяким работам, чтоб кремль укрепить, рвы да частокол у острога подправить! Мешкать некогда. С часу на час и иные безрадостные известия могут прийти.

И эти вести в пути не задержались. К вечеру 26 августа в приказной избе появились два взволнованных человека. На спрос дьяка Лариона: с чем пожаловали — мужики отбили челом и, перебивая друг друга, заторопились высказать:

— Мы, батюшка Ларион, с Усы-реки, — облизывая истресканные на ветру губы, говорил тот, что повыше, и поплечистее, и годами много старше. — Дворовый я человек Мишка Ушаков, а мой сотоварищ…

— А я, батюшка Ларион, дворовый человек Юшка Карандашев, да с нами был посадский синбирянин Ульян Антипов…

— Где вы были и что видели? — строгим голосом прервал мужиков дьяк. — Сказывай ты, Мишка, да потолковее!

— Да были мы посланы отвезти рыбный запас нашего господина сына боярского Артемья Горского к Белому Иру. А с нами был по своим делам и посадский человек Ульян Антилов. Да как возвращались уже, в пятидесяти верстах ниже Синбирска, настигли нас в легких челнах донские казаки. А было их до ста человек. Ухватили нас, повезли к устью Усы. А там был их походный атаман, детина огромный и суровый… Силища в нем, сам зрил воочию, как он…

— Каким именем звался тот атаман? — прервал восхвалительные слова мужика нетерпеливый дьяк, делая на бумаге пометки, чтобы опосля передать этот разговор воеводе.

— Казаки кликали его Ромашкою Тимофеевым, — вспомнил мужик. — Нам повелели сидеть в сторонке у костра, ждать атаманова расспроса. Мы сидели смирно. Да из их разговора слышали, что сам головной атаман Степан Разин…

— Говори: «вор и изменник Стенька Разин», — подсказал дьяк и сурово глянул на смутившегося мужика.

— Да, так… Стенька Разин, — замотал головой Мишка Ушаков, — стоит под Самарой, а самаряне-де своровали и свой город ему сдали без всякого будто сражения. Иные казаки…

— Говори: «воры и разбойники», — вновь надоумил мужика дьяк.

— Да, так… Те воры, казаки-разбойники говорили: «Вот, дескать, кабы так же атаману поклонились бы стрельцы да посадские Синбирска да Казани, то и к Москве дошли бы скоро!»

— Еще что в воровских умыслах успели выведать? — спросил дьяк Ларион, видя, что мужики переглянулись, не зная, что им еще сказать этому неприступному воеводскому любимчику.

— Как же! Вспомнил! — заволновался мужик помоложе, Юшка Карандашев. — Еще один из казаков-воров-разбойников говорил, что вор-изменник Стенька Разин хочет быть непременно под Синбирском на Семен день![123] Да, аккурат на Семен день, сказывал. И того ж часу намеревается приступить к городу, чтоб успеть взять город до прихода воеводы Урусова, о котором наслышаны в Самаре, якобы он с сильным войском стоит под Казанью, а может, идет уже сюда…