Сами мы не местные

Тут на звук собак из шатров появляются люди – трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся им навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатер.

Муданжский шатер – это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посередке разведен костер, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; ее труба изогнута, а на сгибе припаяна перевернутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и все это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Каркас у шатра металлический, в нем отражается и бликует золотистое пламя. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплевывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.

– Мы уж думали, вы вовсе не приедете, – неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более четкий. – Зачем столичному барину переться в эту глушь…

– А я не столичный, – хмыкает Азамат, – я из Худула, мне степь что лужица.

– А-а, земляк! – с явным облегчением восклицает пастух.

Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает:

– А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…

Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застежек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.

– Жена, – наконец коротко и категорично произносит Азамат.

Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.

– Красивая… – протягивает северянин таким тоном, каким говорят «не может быть!».

– Сам удивляюсь, – усмехается Азамат.

Молчание затягивается, и мне становится неловко.

– Может, я схожу до унгуца, принесу еды? Раз уж мы ее столько набрали…

Азамат немедленно подрывается пойти вместе со мной.

Уже около самолетика он также порывается сам дотащить и термопак, и одеяла, и какую-то одежду для спанья, но руки у него все-таки только две, так что я обращаю его внимание на то, что термопак с колесиками и его можно катить. И укатываю, пока Азамат не придумал контраргументов.

Сквозь шатер прекрасно слышно, что говорят внутри. Даже лучше, чем мне бы хотелось, – конечно, они обсуждают Азамата. И откуда у такого урода такая жена, и с какой стати он получил эту землю, неужели не нашлось более достойных, и так далее. И это только из того, что я могу понять. Собаки у них тут явно умнее людей.

Когда я вхожу, они, конечно, замолкают, но и это не очень-то почтительно выглядит. Они ведь знают, что сквозь шкуры все слышно, а у муданжцев такой слух, что Азамат, наверное, от самого унгуца все разбирал. Я уже собираюсь с духом сказать заготовленную гадость, но тут меня огорошивают вопросом:

– Как муж?

Это спросил один из долхотчан, так что я поначалу не уверена, что правильно его поняла. Поэтому я переспрашиваю, повернувшись к северянину. Он повторяет все точно так же:

– Как муж?

– Как его здоровье? – уточняю я.

Они смеются и мотают головами. Муданжцы очень забавно мотают головой – до предела и притормаживая на дальней точке, как будто методично оглядываются через оба плеча. Я недоумеваю:

– А что тогда?

– Ну… ну как муж? – продолжают настаивать пастухи.

– Нормально, – пожимаю плечами, окончательно сбитая с толку. – Здорово. Хороший муж, очень заботится.

Мужики смотрят на меня как на больную. Чего им от меня надо?

Тут входит Азамат.

– Они дают тебе возможность на меня пожаловаться, это проявление вежливости, – чеканно объясняет он и, пока я хлопаю жабрами, продолжает в том же сухом, наставительном тоне, повернувшись к пастухам: – Моя жена с Земли, у них многие вещи устроены по-другому, так что ей надо все подробно объяснять.

О да. Он их прекрасно слышал. И злой теперь, как лесной демон.

– Мне не на что жаловаться, – тут же вставляю я.

Они как-то нехорошо косятся на Азамата. Небось решили, что он меня запугал и не разрешает о себе дурно говорить. А мы-то с ними едой делиться собрались!

К счастью, тут наконец подъезжает наш провожатый; я слышу, как он тормозит свою лошадь каким-то нечеловеческим гортанным звуком.