СамИздат. Фантастика. Выпуск 3

Справа улыбался Иисусу давешний знакомый, сатана. Все в той же простой длинной рубахе, в той же шапке, лишь ножа за поясом не было. Впрочем, одежду с него воины тотчас сняли, и с Иисуса, и с душегуба со злыми глазками. Чего добру пропадать, одежду затем воины между собой разделят или, чтобы интереснее было, разыграют в кости.

— Ты? — выдохнул удивленно равви. — Ты? Зачем ты здесь?

— Даже и не знаю, как тебе объяснить. Я слушал многие из твоих проповедей, и твои слова запали мне в душу.

— У тебя есть душа?

— Конечно. У всего, что сотворено Богом, есть душа. Да я не об этом, не перебивай.

Воины, привязывая осужденных преступников, не мешали им разговаривать: не все ли равно, если им так и так скоро помирать.

— Так вот, я неожиданно понял, что всю свою жизнь я лишь мучил других, но никогда не мучался сам. Я попросту не знаю, что это такое — мучения.

— И ты…

— Да. Я испытывал других, но ныне решился я испытать себя. Надеюсь, ты не будешь возражать против моей компании?

— Не буду. Может, умирать вместе с тобой будет не так страшно.

— Ты что же, не веришь, что попадешь в рай?

— Верю. Но все-таки…

Их привязали к столбам, руки завели за коротенькие поперечные перекладины. Столбы подняли, поставили в заранее подготовленные ямы, ямы забросали землей.

Вокруг толпились зеваки, которым в праздничный день хотелось насладиться зрелищем казни. Тем более, что не каждый день увидишь, как казнят Царя Иудейского — именно так было написано на табличке, приколоченной к столбу.

Палило солнце, немилосердно жгло голову, соленый пот стекал со лба и разъедал глаза. Руки и ноги, грубо скрученные веревками, немели.

Воины, издеваясь, мочили губки в уксусе и, нанизав на копья, протягивали осужденным.

— Так если ты царь и спаситель, — выкрикнул кто-то из толпы, — что же не спасешь себя?

Остальные с хохотом подхватили эти слова. Как еще мог разглядеть Иисус сквозь мельтешащие перед глазами яркие пятна, многие из тех, что сейчас поносили его, были на его проповедях, просили благословления для себя и своих родных.

— И то верно, — прохрипел слева разбойник, — если ты воистину Спаситель, так спаси. Нас спаси, себя спаси. Ну же, яви нам чудо.

Отвечать Иисусу не хотелось, больно было разлеплять запекшиеся губы. Вместо него ответил сатана, с трудом ворочая языком в пересохшем рту:

— Зачем злословишь на него? — спросил сатана. — Или ты не боишься Бога, когда сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что воздается нам ныне по делам нашим.

Разбойник скривился и хотел было сплюнуть, но слюны уже не было.

— Спасибо, — прошептал Иисус.

Тихо прошептал, но сатана его услышал.

— Пожалуйста, — ответил он. — Ну что, как ты думаешь, попадем мы с тобой в рай? Не забудь помянуть меня, когда придем мы в Царствие Твое.

И тогда равви улыбнулся.

Это было невозможно, тело уже не слушалось его, Иисус чувствовал приближение смерти, яркие цветные пятна пред глазами его превращались в сплошную черную пелену — но он собрал последние силы, взявшиеся невесть откуда… Заставил себя улыбнуться и сказал, громко и отчетливо, так, что услышали его многие:

— Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.

ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ

— Станислав Сергеевич, — Астафьев собрался с духом, глянул в напряженное лицо шефа и твердо закончил: — Станислав Сергеевич, в назначенное время группа Сарычева на связь не вышла.

Шеф молчал. Уперся остекленевшим взглядом куда-то в точку за левым плечом референта и шевелил губами, словно порывался что-то сказать, но никак не мог решить, что именно.

Так прошло несколько минут. Астафьев молчал тоже, в основном, потому, что ему нечего было добавить. Самое главное уже прозвучало. Сарычев, на которого возлагали такие надежды, который мнился золотой рыбкой, способной исполнить любое, самое безумное желание, неожиданно замолчал, хотя за несколько часов до обрыва связи был радостно-возбужден и кричал в передатчик, что до цели осталось совсем чуть-чуть, и что какой бы зубастой цель не была, он, Василий Сарычев, еще зубастее. Начальник особой группы докладывал об успехе короткими информативными фразами, однако по его словам чувствовалось, что тот уже ощущает губами вкус близкой победы.

Сарычева тоже можно было понять — несколько месяцев бесплодной работы, метаний, шараханий туда-сюда, осознание унизительной беспомощности тогда, когда гибнут люди, а на тебя возложили задачу сделать так, чтобы это прекратилось, но поделать ты не можешь ровным счетом ничего. И вот, наконец, группа вплотную подобралась к тому, чтобы решить проблему раз и навсегда, командир — матерый профи, его подчиненные не очень-то уступают ему, готовы что в огонь, что в воду, и за командира, и просто так, лишь бы выиграть. Что же случилось? Неужели умница Василий Константинович непростительно расслабился, не сделав последнего, самого решительного шага, не поставив уверенной жирной точки или, вернее, креста? Впрочем, скорее всего, никто теперь не узнает, что произошло.

Астафьев настолько погрузился в свои мысли, что, когда шеф заговорил, он услышал его лишь с середины фразы.