Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Что же во Франции? Конституционного короля Луи-Филиппа, стоявшего во главе либеральной Июльской монархии, обвиняли в консерватизме, а его сторонников, либералов-орлеанистов, именовали консерваторами. Впрочем, они и сами себя порой так называли, причем без всякой негативной окраски. В частности, известный французский политик Ф. Гизо писал в 1847 г.: «Мы являемся решительными консерваторами… Но в то же время… мы решили быть консерваторами разумными. Мы верим, что для самых консервативных правительств существует долг и необходимость признать и осуществить без колебаний изменения, которых требует состояние общества…»[119] Французский либерализм начиная с Реставрации носил умеренный характер. Применимо к идеологии Луи-Филиппа и в целом к орлеанизму уместнее говорить о либерально-консервативном синтезе, или о консервативном либерализме[120]. Поэтому не случаен и девиз орлеанистов – «Свобода и порядок», то есть сочетание идеи свободы как базовой категории либерализма и идеи порядка как оплота консервативной идеологии. Однако замедление темпа реформ в 1840-х гг. стало одной из причин стагнации режима и роста оппозиционных настроений. Именно действий, реформ, движения не хватало режиму Июльской монархии, особенно в 1840-е гг. Да, Луи-Филипп добился стабильности режима, но эта стабильность стала восприниматься французами как стагнация. Альфонс Ламартин, поэт-романтик и политик, охарактеризовал состояние страны одной-единственной фразой: «Франция скучает».

Монархи у кормила власти: стиль и правила правления

Немало общих черт было и в стиле правления, и даже в личных качествах Николая Павловича и Луи-Филиппа. Оба государя относились к психологическому типу личности, который можно определить как «практик». Это люди с преобладанием практических, преобразующих мир ценностей, склонные руководить людьми, обладающие умением и готовностью принимать ответственные решения, но порой эмоционально несдержанные. Этот тип людей часто представляют физически развитые люди мощного телосложения – «атлетики», к которым, несомненно, относились Николай Павлович и Луи-Филипп.

Для практика характерна склонность к точным наукам, и в этом отношении Николай и Луи-Филипп не были исключениями, особенно российский император: он, проявляя соответствующие наклонности в годы ученичества, и затем искренне предавался своему увлечению инженерным делом. Оба обладали способностью к языкам. Явные недостатки в сфере гуманитарного знания не мешали Николаю разбираться в людях, а также быть человеком, компетентным в определенных сферах – военно-инженерном деле, градостроительстве, картографии, повседневном быте армии от уставов до униформы. Как отмечала Д.Х. Ливен, «я мало встречала людей, одаренных таким логическим положительным и практическим умом, как император»[121].

Практический склад ума и особенности характера приводили к тому, что Николай Павлович старался вникать во все дела. Требовательный к другим, он был наиболее строг к себе. Государь развивал неутомимую деятельность, будь то чтение отчетов и бумаг, которые он изучал от корки до корки, испещряя пометами карандашом на полулистах почтовой бумаги, а то и меньше, или смотры, ревизии, дальние поездки по российским дорогам, зарубежные вояжи. «Деятельность его, и физическая и моральная, всегда превосходила, казалось, силы обыкновенных людей», – писал барон М.А. Корф. Он не любил «тунеядцев» – слово, характерное для его лексикона[122].

Подобно Петру, на которого Николай Павлович искренне пытался походить, он старался научиться делать все, вплоть до того, что самонадеянно пытался управлять большим парусным судном нестандартных габаритов «Россия», построенным с некоторыми изменениями в плане по высочайшей воле.

Что касается стиля правления самодержца Николая Павловича и конституционного короля Луи-Филиппа, то ничего общего, на первый взгляд, быть не могло. Однако первое впечатление обманчиво. Конечно, Николай Павлович, абсолютный монарх, был главным распорядителем, устроителем и вершителем судеб в империи. Как в свое время написал князь Клеменс фон Меттерних своему посланнику в Петербурге графу К.-Л. Фикельмону, «когда говорят о России, то при этом говорят об императоре Николае»[123]. По словам другого иностранца, художника Ораса Верне, император «хочет непременно сам вникать в малейшие подробности всего, что происходит в его империи»[124].