Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Однако именно деятельность «пропагандистов» очень беспокоила Поццо ди Борго. Несмотря на то что в области внутриполитических преобразований Луи-Филипп решительно занял очень умеренную линию, представленную на политическом небосклоне группой Сопротивления, сторонники более активного реформирования общества, группировавшиеся под знаменами группы Движения, особенно в первые годы Июльской монархии, имели весьма прочные позиции. По словам российского дипломата, король и его министры, прекрасно осознавая опасность призывов к войне и в целом революционной пропаганды, не могли активно им противодействовать, ибо эта «пропагандистская война», полагал посол, заложена в самих «основах Июльской революции и пагубных доктринах, которые она освящала»[237]. Как видим, Поццо ди Борго справедливо отмечал влияние на политику Луи-Филиппа такого фактора, как общественное мнение, которое король должен был учитывать, по крайней мере в первые годы своего правления. Посол докладывал Нессельроде: «Король очень хорошо понимает опасность революционной пропаганды, особенно с тех пор, как ею занялась республиканская партия. Тем не менее он не рискнет ее отрицать и не будет бороться с ней во всеуслышание, дабы не оказаться в прямой оппозиции духу Июльских дней и настроениям некоторых из своих министров…»[238]

Действительно, широкие круги французского общества были настроены в пользу масштабных внешнеполитических акций, призванных восстановить былое влияние и престиж Франции в Европе; французы жили в плену «наполеоновской легенды», активно поддерживавшейся самим правительством Луи-Филиппа, и результаты этого несоответствия национальных чаяний и компромиссного политического курса правящих кругов в полной мере проявились в 1848 г.

Пока же, в начале 1830-х гг., Поццо ди Борго упрекал короля в заигрывании с оппозицией, в политической недальновидности по отношению к своим оппонентам. Показателен разговор, состоявшийся между королем и послом в первый день 1834 г., когда в самый канун праздника в проправительственной газете «Journal des Débats» была опубликована статья, направленная против русской политики на Востоке. Луи-Филипп, желая сгладить негативное впечатление от этой публикации, произнес буквально следующее: «Те, кто возглавляют газету, являются людьми богатыми, независимыми от меня и моего правительства. Хотя обычно они нас поддерживают, зачастую мы выступаем объектом критики…»[239] Любопытный момент: то, что так неприятно поразило Поццо ди Борго и с его точки зрения свидетельствовало о слабости короля, мы бы могли воспринять как настоящее торжество принципа свободы прессы (хотя в 1835 г. во Франции были приняты законы, ограничивающие деятельность печатных органов).

По мнению посла, одна из ошибок Луи-Филиппа, стремившегося сохранить власть, заключалась в том, что он не прилагал серьезных усилий для укрепления своих позиций: «…король желает мира и, однако, не сопротивляется мерам, которые могут привести к войне… Слабость короля и состав его правительства не представляют никаких гарантий против событий, которые могут подвергнуть Европу опасности и поставить ее под ружье»[240].

Не только парламентская и внепарламентская оппозиция доставляла хлопоты Луи-Филиппу; часто он не мог найти общего языка с членами правительства, регулярно сетуя графу на «амбиции и интриги его собственных министров»[241]. Поццо ди Борго писал Нессельроде об одной из своих встреч с королем, состоявшейся в Зале Совета в Тюильри: «Рассказывая мне о сложностях, которые зачастую ему доставляют министры, он мне сказал: “Вы не представляете, как часто я вижу за этим столом главу оппозиции!”»[242]

Конечно, в этих словах короля присутствовала доля лукавства. Луи-Филипп был королем в высшей степени умным, активным, но властным и мелочным; он хотел решать все дела сам. «Система короля по отношению к своему Совету может заключаться в следующем изречении: “разделять, чтобы властвовать”»[243], – так характеризовал политическую концепцию Луи-Филиппа Поццо ди Борго. В донесении Нессельроде от 8 (20) июня 1834 г. он писал: «Луи-Филипп, опираясь на новую Францию, Францию доктринерскую, промышленную и буржуазную, придерживаясь либеральных принципов правления, введенных в практику людьми гнусными и раболепными, обладает почти безграничной властью в стране»[244].

Король, по словам Поццо ди Борго, был «единственным государственным деятелем, существующим во Франции»[245]. В то же время посол отмечал, что «воля короля доминирует», когда речь идет прежде всего о внешнеполитических вопросах. Когда же обсуждаются вопросы внутренней политики, «из-за слабости или, скорее, из-за недостатка знаний и основательности в суждениях, он не рискует противиться своим министрам или брать инициативу на себя, даже по самым важным вопросам…»[246]