Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Не менее яркие наблюдения о короле оставил и Поццо ди Борго. Его мнение особенно интересно тем, что он не идеализировал ни персону самого короля, ни возглавляемый им режим. Кроме того, его оценка личности Луи-Филиппа – это, конечно, взгляд изнутри, поскольку граф практически всю свою карьеру пробыл во Франции и эта среда была для него родной. В то же время он – прежде всего дипломат, представляющий и отстаивающий интересы другого государства, и должен дать объективный анализ происходящего во Франции. Еще одним важным обстоятельством является независимость взглядов гордого корсиканца от настроений императора: как правило, дипломаты Николая, памятуя о его резком нраве, зачастую стремились доложить то, что государь желал услышать. В отличие от них Поццо ди Борго, находясь на государственной службе, умел совмещать независимость суждений с выполнением официальных функций. Не стремившийся в Россию, не жаждавший там богатства, славы, доходных чинов и поместий (этим-то он и раздражал самодержца, упрекавшего посла, что тот хорошо знал Францию, но совсем не знал Россию, в которой не бывал, а русского языка так и не выучил). Поццо ди Борго трезво оценивал события, происходившие во Франции, и личность самого короля Луи-Филиппа. В условиях натянутых отношений между Россией и Францией после Июльской революции это было очень важно.

С королем у Поццо ди Борго сложились весьма доверительные отношения, тем более что Луи-Филипп общению со своими министрами предпочитал беседы с членами дипломатического корпуса. Таким образом, российский посол имел прекрасную возможность узнать французского короля и изложить свое суждение о его личности в донесениях вице-канцлеру. Какой же портрет короля Луи-Филиппа живописал российский дипломат?

Притчей во языцех стала «буржуазность» Луи-Филиппа, о которой писали все его современники. Главное, чем он напоминал буржуа, была его страсть к деньгам. Поццо ди Борго критически относился к торгашескому духу, захлестнувшему Францию, и политике короля, оказывавшему этому всяческое содействие. Он писал Нессельроде: «Дух банка и коммерции, тщеславие парижской и провинциальной буржуазии – все это благодаря королю, который очень подходит буржуа. Желая им угодить, он ведет себя с ними фамильярно и простецки, он им расточает щедрые знаки внимания, он им повинуется, он передает им в руки бразды правления страной»[226]. В то же время, как справедливо отмечал дипломат, такая политика приносила свои дивиденды в виде лояльности со стороны населения, прежде всего торгово-промышленных и финансовых кругов, поддерживавших политику короля: «Собственник и распорядитель более чем миллиардного состояния, которое он без труда увеличивает, он в курсе всех дел, и это обеспечивает ему преданность и усердие со стороны служащих, а также гарантирует послушность тех, кто жаждет получить какое-нибудь место. Его привычки, манеры, даже его чувства облегчают ему общение с народными массами, а его неоспоримая сноровка является в глазах простых людей одним из его главных достоинств»[227].

Аристократу Поццо ди Борго заигрывания короля с «народом», даже с его очень состоятельными представителями, были явно не по душе. В то же время, по мнению посла, именно такой манеры поведения и должен был придерживаться Луи-Филипп, чтобы удержаться на троне и завоевать популярность в стране. Он писал вице-канцлеру: «Враги короля упрекают его за допущенные им ошибки и присущие ему слабости. И то, и другое справедливо, однако в том состоянии инертности и морального кризиса, в котором оказалась Франция, последствия этого не являются такими уж вредными, какими они были бы в обществе менее деморализованном, чем это. Даже может быть, если бы король имел больше положительных качеств, он меньше бы соответствовал тем людям и массам, которые его материально поддерживают на троне. Больше возвышенности души, тонкости чувств, негодования против оскорбления, искренности, одним словом, рыцарства, все это сделало бы его чуждым и несовместимым с нравами старых генералов, закаленных и разоренных Наполеоном, газетчиков, биржевиков, банкиров и амбициозных игроков, с нравами этих буржуазных нотаблей и лавочников, которые ведут себя в Тюильри как у себя дома, ничуть не смущаясь присутствия истинных аристократов, обладающих чувством превосходства и надменности»[228]. В этом весьма кратком пассаже российскому дипломату удалось дать необычайно точное и полное описание социальной базы режима Луи-Филиппа.