Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

В конце 1815 г. под прямым давлением императора Александра I король передал пост главы правительства и министра иностранных дел герцогу Ришельё, более десяти лет находившемуся на русской службе в должности губернатора Одессы. Руководствуясь здравым смыслом, Ришельё не разделял крайностей ультрароялизма и ратовал за умеренный курс. В лице Поццо ди Борго он нашел деятельного помощника. Посланник полагал, что Россию могла заинтересовать лишь сильная Франция. 7(19) мая 1818 г. он писал графу И. Каподистрия, в 1816–1822 гг. занимавшему пост министра иностранных дел: «Говорят, что Франция предоставляет меньше гарантий спокойствия, чем другие нации. Я это допускаю, но я полагаю, что это является мотивом, чтобы присоединить ее к мудрым и стабильным нациям, чтобы подать ей пример, и чтобы укрепить позиции короля, которого мы хотим видеть на ее троне…»[212] Правда, по его мнению, этого сложно было достичь при короле Людовике XVIII, в отношении которого он не питал иллюзий: «Если подумать, что мог бы сделать великий монарх на месте того, кого мы сейчас имеем, то нельзя не сожалеть о таком фениксе»[213].

Было бы совершенно неверно представлять российского посланника в качестве последовательного либерала. Именно практицизм, возведенный в принцип, заставлял Поццо ди Борго неизменно отстаивать «систему умеренности», отвергая крайности любого рода.

Это время было пиком дипломатической карьеры Поццо ди Борго. Один из чиновников в разговоре с Ш.-М. Талейраном заметил: «Разве нами все еще управляет корсиканец?»[214] Сам Поццо ди Борго сообщал в одном из писем: «Если машина идет не особенно хорошо, то я должен сказать, что она совсем не шла бы без меня»[215]. 5 марта 1817 г. он получил чин генерал-лейтенанта, а в 1818 г. был пожалован в графы и пэры Франции.

После ухода с территории Франции войск антинаполеоновской коалиции в 1818 г. и присоединения Франции к союзу четырех великих держав Людовик XVIII начал откровенно ориентироваться на политический курс Англии, а с воцарением в 1824 г. Карла X перспектива желанного для Поццо ди Борго русско-французского союза становилась все более туманной.

Свой пост в Париже Поццо ди Борго сохранил и после смерти императора Александра I. 22 августа 1826 г., в день коронации Николая I он «за отличные и ревностные труды» был возведен в графское достоинство, а 21 апреля 1829 г. произведен в генералы от инфантерии.

Наблюдая за развитием событий во Франции изнутри, Поццо ди Борго без всякого оптимизма оценивал внутриполитическую ситуацию в этой стране. Он писал Нессельроде 21 апреля (3 мая) 1829 г.: «Здесь что ни год, то новые министры, и постоянно все начинается сначала. Я ожидаю следующего правительства с интересом, и я бы сказал, с любопытством, если бы положение не было столь серьезным»[216].

Июльская революция 1830 г. не стала неожиданностью для главы российского посольства. Причины революции он усматривал прежде всего в фатальных ошибках короля и неумелых действиях правительства. Он писал 27 июля (8 августа) 1830 г. князю Х.А. Ливену, заменявшему тогда вице-канцлера К.В. Нессельроде, что «причины этого важного события кроются главным образом в слепом упрямстве короля», в его незнании современной Франции и в проведении политики, «противоречащей идеям, нравам и интересам почти всех его граждан»[217]. Аналогичное мнение Поццо ди Борго излагал в письме к К.В. Нессельроде от 13 (25) августа 1830 г.: «Карл X с помощью иезуитов в монашеской рясе и светском обличии, а также своего рокового человека – князя Полиньяка оправдал все мои предчувствия относительно своего скорого краха, и, к сожалению, даже с лихвой. Вы любезно писали мне из Варшавы, что я слишком мрачно смотрю на дела Франции; события же со всей очевидностью доказали, что я был недостаточно пессимистичен»[218].

Как уже отмечалось в первой главе, несмотря на миролюбивые заявления французского правительства, Июльская революция, падение династии Бурбонов и восшествие на французский трон Луи-Филиппа Орлеанского вызвали серьезную озабоченность у императора Николая I. Не имея ничего против короля французов лично, он был глубоко возмущен обстоятельствами его прихода к власти.

Российским дипломатам был направлен циркуляр, в котором сообщалось, что они должны «оставаться в роли простых наблюдателей и избегать публичных высказываний относительно изменений, произошедших во Франции»[219]. Несмотря на разрешение Поццо остаться в Париже, его положение было весьма деликатным; он сам для себя еще не решил, стоит ли ему здесь находиться. Он писал Нессельроде 13 (25) августа: «Нужно иметь железные нервы, чтобы не прийти в расстройство от столь великих потрясений; Вы, конечно, представляете себе, насколько это должно было затронуть меня лично во многих отношениях; тем не менее я стараюсь соответствовать обстоятельствам и приносить еще какую-нибудь пользу»[220].