Самодурка

— Значит так! Едем ко мне! У меня соберется… ох, да наверное пол-Москвы! Слушайте, Надя, едем! Ручаюсь, вы не пожалеете. И сбудется, наконец, моя мечта — мы с вами немножечко выпьем. И между прочим, наш немецкий гость, Петер — он тоже будет. Скорее всего…

— Кто-кто? — перебила Георгия мгновенно обернувшаяся к ним Маргота.

Она уж давно сидела за соседним столиком в компании каких-то лоснящихся незнакомцев, невесть откуда взявшихся в режимном театре до шести вечера — до времени, когда открываются двери для зрителей… На каждой детали их туалета — на галстуках, ботинках, рубашках, зажигалках и пачках сигарет, словно бы топорщилась бирочка с надписью: «дорого!» или «очень дорого!», а выражение лиц, похожих на распухшие кегли, являло собой немой комментарий к этим надписям.

Самое поразительное — как капризуле Марготе удавалось не задохнуться в одуряющем, бьющем в нос смешении запахов дорогих одеколонов… Скорее всего, используя их без меры, эти нувориши с деревянно-ржавыми жестами, старались приобщиться к ауре артистической московской богемы…

— Кто-кто у вас будет? — переспросила Маргота. — Надька, ты почему нас не познакомишь?

Она коротко извинилась перед лоснящимися, мгновенно вернулась на свое место за столиком и без церемоний представилась.

— Я Маргота, эта красавица без меня — ни на шаг, считайте, что я её телохранитель. Усвоили? Так, куда едем?

— Ко мне на Юго-Западную, — улыбнулся Георгий.

— Фи, даль какая! Ты что, поближе поселиться не мог?

— Мог. Но не захотел. И пусть это вас не пугает: нас отвезут на театральном автобусе — народу будет много, гуляем до утра, а утром гарантирую доставку на дом. С комфортом. Ну что, поехали?

Он снял очки, потер переносицу тыльной стороной ладони каким-то уютным домашним жестом и, прищурившись, улыбаясь, слепо поглядел на Надежду. И она вдруг поняла, что он на самом деле страшно рад ей…

Вот и выход, — подумала Надя и крикнула:

— Едем!

— Впере-е-ед! — Марготин победный клич взвился в пространстве буфета, как бы указуя дорогу… и все трое, вскочив столь поспешно, что чуть не опрокинули стулья, — так чудесен показался им вспыхнувший полудетский азарт, горячащий кровь привкус авантюры, предновогодняя гонка сквозь пуржащую Москву к неведомым берегам, что они почувствовали себя внезапно сродненными этим внезапно занявшимся огнем, и, проорав едва ли не хором: «С наступающим! Будьте счастливы все!» — с видом заговорщиков торопливо покинули театр.

И Москва покорно ложилась им под ноги в шорохе шин, и кружила, дурманила головы огоньками задних огней, маячивших впереди, обжигала глаза светом встречных фар, смеясь, падала в свежевыпавший снег — слегка подморозило, хлябь исчезла куда-то, будто её и не было, и Москва расцветала легким белым цветом — шел снег, долгожданный, желанный, невесть откуда взявшийся, — уже давно позабытый посреди талой зимы пушистый снежок… И сияющая Москва одаривала им как чудом — добрый город улыбался темнеющим небесам и звездам, глядящим в глаза, он привечал каждого из тех, кто брел по его мостовым, он окутывал дома и деревья снежной ласковой пеленой, обнимал их, голубил, покачивал, он шептал им: «Не бойтесь… все хорошо!» и радовался обновленному золоту куполов — в церквах шла служба — близилось православное Рождество…

«Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо, токмо молюся, глаголя: даждь ми, Господи, ум, да плачуся дел моих горько…»

10

Белый панельный монстр неподалеку от кольцевой возвышался над перелеском, несмело к нему прикасавшимся зеленым своим язычком. Дом горланил, кипел, полыхал огнями ракет и наряженных елок, хлопал дверьми, взрывался мириадами конфетти, затягивал песни и топал, танцуя на головах у соседей — малогабаритные кухонки, низкие потолки, дым, шум, гам, и вино, вино…

Лифт. Девятый этаж. На двери колокольчик. В коридоре внутри — резкий запах псины.

— Извините за это амбре — наша Чара месяц назад ощенилась. — Георгий суетился в дверях, помогая дамам раздеться. — Проходите скорее в комнаты там такого запаха нет — он только здесь, в прихожей, да на кухне. Лидуша, встречай гостей! Ау, где ты?

Маргота изумленно вскинула брови, с вопросительной ухмылкой глядя на Надю. Мол, вот тебе раз: те же и Лидуша! Но та сделала вид, что не приметила немого восклицанья подруги, и принялась разглядывать корешки книг на полках. Благо, поглядеть было на что — похоже, в этом доме книги теснили хозяев, а теперь и гостей — в гостиной скопилось уже много народу.

— Девятнадцатый век! Совершенный девятнадцатый век! — послышался громкий возглас, и к вошедшим направился плотный красавец-мужчина в летах, судя по акценту, грузинской национальности.

— Грома, почему ты мне не сказал, что у тебя будут гостьи из давно прошедших времен? — он поцеловал руку Марготе, потом Наде и, задержав обе Надины ладони в своих, спросил. — Вы не согласились бы мне позировать?

— Это Дато, человек-оркестр, — представил Георгий красавца, — наш грузинский Микеланджело. Он творит чудеса во всех жанрах — и в живописи, и в кино, и в театре…