Самое красное яблоко

В темноте не различить было лица лорда Родерика, но я читала его легко, как книгу при чистом утреннем свете: чары подтачивали и ломали его волю, но не могли сломить верность генерала своим воинам, верность, на которой возрос он, на которой стоял он.

– Он велел не выпускать тебя, не позволять тебе покинуть дворец. – В левой его руке коротко блеснул кинжал. – Его воля сильнее, и это… ужасно. Ужасно не принадлежать себе.

Молния сверкнула над его головой, осветив лорда Родерика – усталого, сгорбленного… протягивающего мне кинжал рукоятью вперед.

– Ты единственная, кто сохранил разум, недобрая королева. Только ты можешь хоть что-то изменить. Ты должна уйти.

Рыдания комом подступили к горлу, не давая вздохнуть. Я понимала, о чем говорит он, о чем просит, но разве могла я сделать это? Разве могла я убить – собственными руками? Когда я приняла кинжал из его рук, пальцы дрожали.

– Простите меня, генерал, – беззвучно шевельнула я губами.

Он был верным слугой престола и хорошим человеком, он заслуживал быстрой и легкой смерти, верного удара, но руки мои были слабы и никогда прежде не держали оружия. Я била по наитию, в грудь, но руки дрожали, и лезвие едва распороло камзол. Тяжелая ладонь генерала легла поверх моей, надавила, направляя лезвие, и темная пена выступила на его губах, и кровь обагрила мне руки, и меч со звоном упал на плиты двора.

Я осталась с ним, пока не погасли глаза, пока тело его не сделалось пустым и чужим. Разве такой смерти ты заслуживал, лорд Родерик? Разве справедлива такая расплата за твою верность?

Ливень омыл лезвие кинжала, и вновь оно блестело ярко и чисто. Я забрала его с собой.

Как память.

Как наказание.

* * *

Чем дальше от Каэдмора, тем тише становилась гроза и светлее небо, но ливень бушевал и здесь, размывая дорожки сада. Конь подо мной едва переставлял ноги – этот был уже третьим, менять их приходилось на каждой почтовой станции. Ветер гнул старые яблони, и плоды, не успевшие налиться спелым багрянцем, срывались на землю. Словно во сне я подобрала одно такое, оттерла от грязи и надкусила.

Не знаю, чего я ждала: медовой сладости, чар, что затуманят разум и милосердно скроют за пеленой последние дни, или металлического привкуса крови, от которого скрутит желудок? Но яблоко, мелкое, недозрелое, оказалось мягким и водянистым, почти безвкусным, – легкий сладковатый привкус скорее померещился мне, чем был на самом деле.

– Мы помним заветы вашей матушки, – еще в прошлый приезд сказала мне Агата. – Тайком от молодой госпожи носим яблоки к темному камню, пусть и отступил от него далеко лес. Каждый год носим, кто сколько уворовать сможет, да только не забирает их никто. Так и гниют до следующего года.

Я еще долго вертела огрызок в руках и гадала: Маргарет ли забрали в расплату за нарушенный договор? Или придет она позже, куда страшнее?

Зеркало в комнате Маргарет все так же ничего не отражало, только легкая рябь пробегала по нему или расходились круги, как от брошенного в глубину камня. От его поверхности веяло холодом, свежим холодом подземных озер, что никогда не отражали ничего, кроме тьмы.

Если предложить ему достойную плату, то оно ответит.

В сказках, которые я знала, ответы его никогда не оборачивались добром.

Надрезав ладонь, я прижала ее к темной глади, и рябь разбежалась во все стороны, и холод втек в мою кровь через этот надрез. Озноб пробежал по телу, сменяясь онемением, словно вместе с кровью зеркало вытягивало из меня жизнь. Запоздалый страх ужалил разум: да и хватит ли во мне крови, чтоб напоить его досыта? Не останусь ли я на полу высохшей оболочкой, подобной сброшенной шкурке паука?

Когда забвение дохнуло мне в затылок и темной каемкой тронуло взгляд, зеркало пошло мелкой рябью и отразило меня – испуганные глаза, бледное лицо, волосы, словно инеем, тронутые сединою. Отражение отняло ладонь от разделяющей нас глади и сыто улыбнулось:

– Спрашивай.

Голос ее раздался в моей голове, бесплотный и равнодушный, и тело отдаленной болью отозвалось на него, словно сотни крохотных иголок впились в онемевшие руки. Холод коснулся губ, и большого труда стоило разлепить их. Нужно поторопиться – сил мне надолго не хватит, хоть бы за один вопрос расплатиться. Еще бы найти его, верный, среди спутанных мыслей, на которые лег иней забвения.

О чем же я хотела спросить? Как вспомнить, глядя в глаза отражения, что разгораются ярче и ярче, пока из меня утекает жизнь?

Что гнетет мое сердце?

– Где моя Маргарет?

Только выдохнув предательские слова, я прокляла себя: разве за этим я мчалась сюда сквозь бурю и ливень? Как смела я обмануть чужие надежды, обменять шанс остановить испепеляющую войну на весточку о сестре? Как смела я столь безрассудно израсходовать бесценный дар лорда Родерика – его жизнь?!

Тошнота всколыхнула нутро, сжала горло, и запоздалое горе накрыло меня с головой. Собственными руками я убила вернейшего своего союзника – и напрасно!