Самое красное яблоко

Дом принадлежал Боусвеллам – или их должникам. Все здесь было подготовлено для того, чтоб разместить небольшой отряд и не привлекать внимания. Запасы еды и воды, сменная одежда, оружие. Мятежники уже не в первый раз приходили сюда – в нижнем городе им ничего не угрожало, ведь сандеранцев здесь не жаловали особенно сильно.

Но тревога не оставляла меня.

Мы должны были ждать – еще день или два, до крайнего срока: либо поднимется переполох и сандеранцы бросятся защищать свои драгоценные шахты – если Деррену удастся его безрассудный план, либо все останется по-прежнему – если Деррен погибнет.

И тогда путь в город придется искать самим.

Нет ничего страшнее беспомощного ожидания, только и остается, что травить себя сомнениями.

Остальным промедление давалось не легче, лишь Чертополох, фейри, что сопровождал нас, развлекал остальных забавными историями. Рядом с ним было легче – и дышалось свободнее, и темные мысли таяли, но я держалась в стороне. Это воинам лучше отдохнуть и не тратить силы на пустые тревоги, мне же не нужен покой, навеянный чарами, – горечь вестей после него будет куда острее.

После пробуждения Гвинлледа тяжелые и зыбкие сны преследовали меня, полные отчаяния, теней и бесплодных попыток бежать, но как часто это бывает в снах – ноги увязали и воздух сковывал камнем, не позволяя пошевелиться. Пыталась я догнать кого-то или спастись бегством?

Не знаю.

Но когда на закате я увидела черную пленку, растянувшуюся по реке, я вспомнила сны.

И те, что снились сейчас, и те, что видела давно, когда сандеранцы только достроили свои шахты.

Тревога катилась от окраин, улицы полнились испуганными криками, и резкие, злые окрики сандеранцев вторили им. Дрогнула земля, зазвенели стекла, отдаленный свист разорвал вечернюю зыбкую тишину – где-то недалеко пронесся паровоз, и земля стонала под перестуком железных колес. Гарнизон бросился спасать бесценные свои шахты.

Похоже, план Деррена удался: суматоха поднялась знатная – от мельтешения факелов за окнами ночь сделалась красна. Раздернув шторы на втором этаже, мы смотрели, как катится многоголовое, многорукое чудище к стенам, как кричит тысячей глоток, гневается и рыдает.

– …Отродья Аннуна! Нашу реку!..

– …Отравили воду…

– …Убийцы!

– …Пучина вас поглоти!..

– …Да яд у них в крови! Не люди они, и убить их не грех!..

Гвинллед сжал до боли мою ладонь. Боусвелл оглянулся на нас, и глаза его горели лихорадочным огнем.

– Должен сказать, мой господин, – и лицо его исказил нездоровый кураж, – нам представляется волшебная возможность дать нашему народу ответ на все его молитвы, воплощение самой заветной его мечты! Разве не прекрасно будет пройти впереди толпы, что громом повторяет твое имя?

– И стать мишенью!

Они обернулись ко мне, все, и легкое удивление, смешанное со снисходительной жалостью, было написано на лицах. Они были воины и не боялись смерти, не раз смотрели ей в глаза и были готовы обручиться с нею. И не женщине было вставать меж ней и воином.

Сжав губы, я выдержала их взгляды и сказал Боусвеллу:

– У нас нет права подвергать Гвинлледа опасности. Мы здесь короновать его, а не похоронить.

– Королева, как всегда, права, – мелодично рассмеялся Чертополох, отвесив мне полушутливый поклон. Глаза его лучились пьяным весельем, предвкушением шутки весьма недоброй и опасной. – И потому не лучше ли дать толпе цель? Рискнешь ли ты, мой добрый друг, повести их за собой?

– Против оставшихся сандеранцев… – медленно, словно размышляя вслух, пробормотал Боусвелл, – толпа жаждет скинуть их в море, а значит, вести ее в порт, чтоб сандеранцы спасали свои корабли, а не марионетку-короля!

– Дозволишь ли, Белый король? – Чертополох едва не мерцал в полумраке, а крики за окнами становились все громче и громче. – Я пойду с ним, чтобы слова его нашли отклик в каждом сердце, чтобы чарами укрыть от случайной стрелы.

Гвинллед помедлил и кивнул. Он понимал – без крови и смерти не обойдется. Чары не позволят людям ощутить страх, не позволят отступить, а значит, многие из них погибнут, прежде чем панический ужас перед многотысячной толпой сломит сандеранцев.

Сердце колотилось в горле, но я не остановила их. Такова земля Альбрии: не напитав ее кровью, не пожнешь урожай. И если нужно пожертвовать сотнями, чтоб спасти сотни тысяч, да будет так.

Я опла́чу их – как мою Элизабет, как мою Маргарет, как себя – потом.

Когда в Альбрии воцарится мир.