— Тогда всего наилучшего. Желаю приятно провести день.
— И вам то...
Но Эверетт говорил в пустоту. Дверь с опущенной шторкой уже захлопнулась за ним.
Секунду он туповато смотрел на нее, а потом медленно пошел к своему «плимуту». Если бы его попросили подробно пересказать все, что он говорил мистеру Гонту и что мистер Гонт говорил ему, у него бы ничего не получилось, потому что он точно не помнил. Он чувствовал себя так, словно ему сделали укол легкой анестезии.
Усевшись снова за руль, Эверетт первым делом открыл отделение для перчаток, положил туда конверт с надписью «С любовью» и достал трубку. Уж одно-то он помнил — как мистер Гонт поддразнил его, сказав, что трубка когда-то принадлежала Конан Дойлу. И он чуть было не поверил. Какая глупость! Стоило лишь сунуть ее в рот и сжать зубами мундштук, чтобы сразу понять: настоящим владельцем трубки был Герман Геринг.
Эверетт Франкель включил двигатель и медленно выехал из города. И по пути на ферму Бергмейеров он лишь дважды случайно съезжал на обочину, когда любовался в зеркале, как идет ему эта трубка.
4
Зубоврачебные кабинеты Элберта Джендрона размещались в Касл-Билдинге — уродливом кйрпичном строении, стоявшем напротив здания муниципалитета и приземистой бетонной коробки, приютившей отдел водоснабжения округа Касл. Касл-Билдинг отбрасывал свою тень на Касл-Стрим и Тин-бридж с 1924-го и служил пристанищем трем из пяти городских адвокатов, одному оптометристу, аудиологу, нескольким независимым владельцам недвижимости, консультанту по кредитам, женской справочной службе и магазину рам. С полдюжины остальных помещений в здании в данное время пустовало.
Элберт, бывший одним из рьяных прихожан церкви Богоматери на Чистых Водах со времен старого отца О’Нила, уже слегка сдал: его некогда черные волосы постепенно обретали цвет перца с солью, широкие плечи ссутулились, чего никогда не случалось в молодые годы, но выглядел он все еще довольно внушительно — при своих шести футах и семи дюймах и двухстах восьмидесяти фунтах он был самым крупным мужчиной в городе, если не в целом округе.
Он взбирался по узкой лестнице на четвертый, и последний, этаж медленно, останавливаясь на площадках и переводя дыхание, прежде чем продолжать путь, памятуя о шуме, который отыскал у него в сердце доктор Ван Аллен. На середине последнего пролета он заметил листок, приклеенный к непрозрачной стеклянной панели на двери в его кабинет, и разобрал надпись: «Элберту Джендрону, ДДС».
Он сумел прочесть первую строчку этой записки еще за пять ступенек до верхней площадки, и с шумом там или без шума, но его сердце застучало гораздо быстрее. Однако раззадорила его не усталость, а ярость.
Элберт сорвал записку с двери и быстро прочитал ее. Читая, он дышал через нос, и сопение делало его похожим на разъяренного быка.
— Чтоб тебе пусто было, — наконец произнес Элберт и смял записку в своем окорокоподобном кулаке. — Этот обувной торговец... этот маленький идиотик-баптист окончательно спятил.