— Почему ты так меня называешь, тетя Эвви? Пожалуйста... Разве ты не узнаешь меня?
— Все работает с гарантией. Если на что-то и нет гарантии после продажи, так это на ВАС. Так заходите же и... покупайте-покупайте-покупайте...
Теперь она смотрела прямо на Полли, и ужас острым ножом ударил Полли. В глазах тетушки Эвви она увидела сострадание, но... то было жуткое, безжалостное сострадание.
— Как тебя зовут, детка? Кажется, я знала это когда-то.
Во сне (и в собственной кровати) Полли начала плакать.
— Что, кто-то еще забыл, как тебя зовут? — спросила тетушка Эвви. — Интересно. Похоже, что забыл.
— Тетя Эвви, ты меня пугаешь!
— Ты сама себя пугаешь, детка, — отвечала тетушка Эвви и в первый раз взглянула прямо в глаза Полли. — Ты только помни, что, когда ты покупаешь что-то здесь, мисс Два Имени, ты что-то и продаешь.
— Но мне это необходимо! — крикнула Полли и заплакала еще сильней. — Мои руки...
— Да, это действует, мисс Полли Фриско, — сказала тетушка Эвви и достала одну из бутылочек с этикеткой «ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ТОНИК МИСТЕРА ГОНТА». Она поставила ее на прилавок — маленькую пузатую бутылочку, наполненную чем-то похожим на жидкую грязь. — Эго не может заставить твою боль исчезнуть — такое невозможно, но это может вызвать эффект перехода.
— Что ты хочешь сказать? Зачем ты пугаешь меня?
— Это меняет местонахождение твоего артрита, мисс Два Имени, — вместо рук болезнь переходит на сердце.
— Нет!
— Да.
— Нет! Нет! Нет!
— Да. О да. Равно как и на твою душу. Но у тебя есть твоя гордость. Это по крайней мере с тобой и останется. А разве не стоит женщине быть гордой? Когда все остальное исчезнет — сердце, душа, даже тот человек, которого ты любишь. Это ведь останется с тобой, а, маленькая мисс Полли Фриско? У тебя останется эта монетка, без которой твой кошелек будет совсем пуст. Да пребудет с тобой твоя тьма и твой покой на всю оставшуюся жизнь. Пускай это сработает. Это должно сработать, поскольку, если ты пойдешь по пути, на который встала, другого уже точно не будет.
— Прекрати, пожалуйста, неужели ты не...
4
— Прекрати, — пробормотала она во сне. — Пожалуйста, прекрати. Пожалуйста.
Она перевернулась на бок. Азка тихонько звякнул на цепочке. Молния распорола небо, ударила в старый вяз у Касл-Стрим и сбросила его в стремнину, ослепив своей вспышкой на мгновение Алана Пэнгборна, сидящего за рулем своего старенького фургона. Последовавший за ней раскат грома разбудил Полли. Ее глаза раскрылись. Рука тут же нашарила азку и прикрыла медальон защитным жестом. Рука была ги(экой, суставы двигались легко, как хорошо смазанные подшипники.
Мисс Два Имени... маленькая мисс Полли Фриско.
— Что?.. — Голос ее был глухим, но мозг — ясным и четким, словно она вовсе не спала, а пребывала в каком-то глубоком раздумье, почти трансе. Что-то ворочалось у нее в мозгу — что-то огромное, величиной с кашалота. Снаружи вспыхнула молния и сверкнула в небе, как яркая россыпь пурпурных искр.
Что, кто-то еще забыл, как тебя зовут?.. Похоже, что забыл.
Она потянулась к ночному столику и зажгла лампу. Рядом с телефонным аппаратом «Принцесса» — аппаратом с увеличенными наборными кнопками, в которых она больше не нуждалась, лежал конверт — тот самый конверт, который она нашла среди кипы другой почты, когда вернулась домой сегодня днем. Прочитав тогда письмо, она снова сложила его и засунула обратно в конверт.
Ей казалось, что откуда-то из темноты, в паузах между раскатами грома до нее доносятся крики людей. Полли не обратила на них внимания; она думала про кукушек, кладущих яйца в чужие гнезда, пока их хозяева отсутствуют. Разве приемная мать, возвратившись в гнездо, замечает, что туда подложили что-то? Конечно же, нет; она принимает яйцо за свое. Точно так же как Полли приняла это проклятое письмо, потому что оно валялось среди двух каталогов и программы кабельного ТВ Западного Мэна.
Она просто приняла его за свое, но... ведь
— Мисс Два Имени, — пробормотала она смущенно. — Маленькая мисс Полли Фриско, в этом-то все и дело, верно? — Именно это вспомнило ее подсознание и воссоздало тетушку Эвви, чтобы она произнесла это. Ведь она и была
Когда-то давным-давно она была ею.
Она потянулась за конвертом.
«Нет! — сказал ей голос, и это был голос, который она прекрасно знала. — Не трогай его, Полли, — не трогай, если понимаешь, что тебе нужно, а что — нет!»
Боль, темная и крепкая, как настоявшийся за целый день кофе, глубоко вонзилась в ее руки.
«Это не может заставить твою боль исчезнуть, но... это может вызвать эффект перехода».
Та самая мысль, размером с кашалота, выплывала на поверхность. Голос мистера Гонта не мог остановить ее; ее вообще ничто не могло остановить.
«ТЫ можешь остановить это, Полли, — сказал мистер Гонт. — Поверь мне, ты ДОЛЖНА».