Самое необходимое

Норрис отвернулся от него, высунул голову и плечи из окна и уцепился за стойку, которая поддерживала мигалку на крыше. Медленно, с трудом он стал подтягиваться вверх, пока не уселся в окне. Плечо его раздирала дикая боль, и кровь стала заливать рубаху. Теперь они находились меньше чем в тридцати ярдах от тех троих, что стояли посреди улицы, и он мог точно прицелиться с крыши машины в мужчину, который держал женщину. Стрелять он не мог — пока, во всяком случае, потому что мог с таким же успехом попасть в нее, как и в него. Но если кто-нибудь из них шевельнется...

Они подъехали уже так близко, как только осмеливался Норрис. Он пнул Ситона ногой. Ситон плавно затормозил на заваленной осколками кирпича и стекла улице.

«Сдвиньтесь, — мысленно взмолился Норрис. — Хотя бы один из вас, пожалуйста! Мне все равно кто, и мне нужно всего чуть-чуть, только пожалуйста, пожалуйста, сдвиньтесь с места».

Он не заметил, как отворилась дверь «Самого необходимого»; все его внимание целиком сосредоточилось на мужчине с пистолетом и его пленнице. Не заметил он и мистера Лиланда Гонта, вышедшего из своего магазина и вставшего под зеленым тентом.

13

— Это были мои деньги, ты, ублюдок! — заорал Эйс на Алана. — И если хочешь получить обратно свою суку со всеми ее потрохами, лучше скажи мне, куда ты их девал!

Алан вылез из фургона.

— Эйс, я не знаю, о чем ты говоришь.

— Плохой ответ! — рявкнул Эйс. — Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Деньги Папаши! В консервных банках! Если хочешь эту суку, говори, куда ты их девал! Я не буду предлагать тебе это дважды, хреносос поганый!

Уголком глаза Алан поймал какое-то движение — ниже на Мейн-стрит. Это был автомобиль, и, похоже, патрульный — из округа, но он не смел вглядеться получше. Если Эйс увидит, что его окружили, он отнимет жизнь у Полли. И он сделает это быстрее, чем успел бы моргнуть глазом.

Алан пристально посмотрел на лицо Полли. Ее темные глаза были полны боли и усталости, но... в них не было страха.

Алан почувствовал, как его снова начинает охватывать безумие. Забавная это штука — безумие. Когда его отнимают, ты не чувствуешь. Не чувствуешь, как расстаешься с ним. Ты узнаешь его, лишь когда оно возвращается, как какая-то редкая дикая птица, живущая с тобой не в плену, а по собственной воле.

— Он сделал это неправильно, — спокойно сказал Алан Полли, — Гонт неправильно сделал пленку.

— Какого хрена ты там бормочешь?! — Крик Эйса был резким и визгливым. Дулом револьвера он ткнул Полли в висок.

Из всех них один Алан увидел, как тихонько приоткрылась дверь «Самого необходимого», и он тоже не заметил бы этого, если бы так старательно не отводил взгляд от ползущей по улице патрульной машины. И только Алан из всех остальных увидел — призрачно, самым дальним уголком зрения — появившуюся оттуда высокую фигуру, одетую не в спортивную куртку или смокинг, а в черный широкий плащ.

В дорожный плащ.

В одной руке мистер Гонт держал старомодный саквояж вроде тех, с которыми в былые времена могли разъезжать коммивояжеры и торговцы, возя в них образцы своих товаров. Он был сделан из кожи гиены и шевелился — вздувался и опадал, вздувался и опадал под длинными белыми пальцами, сжимавшими ручку. И изнутри, как отдаленное дуновение ветра или призрачный крик в ночи, слышный порой в натянутых гудящих проводах, раздавались слабые крики. Алан слышал этот жуткий дрожащий звук не в ушах, а, казалось, в самом своем сердце и разуме.

Гонт стоял под тентом, откуда ему была видна и подъезжающая машина, и пространство перед фургоном, и в глазах отражалось растущее раздражение... Может быть, даже озабоченность.

14

Алан не ответил Эйсу. Вместо этого он заговорил с Полли, стиснув покрепче банку из-под орешков «Тейсти-мунч», которую держал в руках. Эйс вовсе не заметил этой банки, скорее всего потому, что Алан совершенно не пытался ее спрятать.

— Анни в тот день не пристегнула свой ремень, — сказал Алан Полли. — Я говорил тебе про это когда-нибудь?

— Я... я не помню, Алан.

За спиной Эйса Норрис Риджвик с трудом подтягивался вверх из окошка автомобиля.

— Поэтому-то она вылетела через переднее стекло. — «Через секунду, — подумал он, — я должен достать кого-то из них. Эйса или мистера Гонта? Как? И которого?» — Вот о чем я всегда думал, почему у нее не был пристегнут ремень. Она всегда делала это совершенно автоматически, не задумываясь, но... в тот день не пристегнула.

— У тебя последний шанс, легавый! — провизжал Эйс. — Я возьму или свои деньги, или эту суку! Тебе выбирать!

Алан, не обращая по-прежнему на него никакого внимания, продолжал:

— Но на пленке ее ремень был пристегнут, — медленно проговорил он и неожиданно понял. Понимание сверкнуло в его мозгу языком серебряного пламени. — Он был пристегнут, И ВЫ ОБДЕЛАЛИСЬ, МИСТЕР ГОНТ!