Самое необходимое

Его ноготь скользнул в сверточек.

Оттуда выскочил крошечный бумажный пакетик.

Алан выбросил руку вперед, в последний раз высвобождая усталую пружинку.

— АБРАКАДАБРА, ТЫ, ЛЖИВЫЙ УБЛЮДОК! — воскликнул он, и то, что неожиданно развернулось у него в руке, оказалось не бумажным букетом, а ослепительно ярким цветком света, залившим Мейн-стрит волшебными сияющими разноцветными лучами. И все же он понимал, что все лучи, бьющие из его кулака невероятным фонтаном, светились одним цветом, точь-в-точь как и все цвета радуги. Он почувствовал, как струя силы устремилась вверх по его руке, и на мгновение его охватил буйный экстаз:

— Белое! Пришествие Белого!

Гонт взвыл от боли, ярости и страха... Но не отступил. Возможно, Алан был прав: столько лет прошло с тех пор, как он терпел поражение, что он просто забыл, как это делается. Он попытался нырнуть под букет струящегося света в руке Алана, и на одно мгновение его пальцы даже коснулись ручек саквояжа, стоявшего у Алана между ног.

Неожиданно возникла нога в шлепанце — нога Полли. Она наступила на руку Гонта и крикнула:

— Оставь это в покое!

Он задрал голову, оскалившись... И Алан врезал пригоршней лучей прямо ему по лицу. Мистер Гонт издал долгий, протяжный вой боли и страха и отполз назад; голубые огоньки полыхали в его волосах. Длинные белые пальцы сделали еще одну, последнюю попытку ухватиться за ручки саквояжа, и на этот раз Алан наступил на них.

— Я в последний раз говорю тебе, убирайся, — сказал он голосом, который сам не узнал. Это был не его голос — слишком сильный, слишком уверенный, слишком полный мощи. Он понял, что, наверно, не может прикончить ту мразь, которая ползала перед ним, одной съежившейся от страха рукой пытаясь заслониться от сверкающего пучка света, но может заставить ее убраться. Сегодня эта сила принадлежала ему, если... он осмелится воспользоваться ею. Если он осмелится устоять. — И я в последний раз говорю тебе, что ты уйдешь без этого.

— Они умрут без меня! — простонало существо-Гонт. Теперь его руки свисали между ног; длинные когти царапали осколки кирпича и стекла, валявшиеся на мостовой. — Они все умрут без меня, как растения без воды в пустыне. Ты этого хочешь? Этого?

Полли встала рядом с Аланом, бок о бок.

— Да, — холодно произнесла она. — Лучше пусть они умрут здесь и сейчас, чем пойдут с тобой и будут жить. Они... Мы натворили тут поганых дел, но такая плата слишком высока.

Существо-Гонт зашипело и погрозило им когтями.

Алан поднял сумку и медленно пошел по улице вместе с Полли. Фонтан сверкающего света отбросил яркий блик и на Гонта, и на «такер-талисман». Алан набрал в грудь воздуха — казалось, больше, чем когда-либо вмещалось в его тело. И когда он заговорил, слова вырвались из него чужим громоподобным голосом, прежде никогда не присущим ему:

— УБИРАЙСЯ ПРОЧЬ, ДЕМОН! ТЫ ИЗГНАН ПРОЧЬ ИЗ ЭТОГО МЕСТА!

Существо-Гонт издало пронзительный вопль, словно его ошпарило кипятком. Зеленый тент над «Самым необходимым» охватило пламенем, стекло лопнуло и рассыпалось на множество осколков. Из руки Алана яркие разноцветные лучи — голубые, красные, зеленые, оранжевые, фиолетовые — брызнули во все стороны. В это мгновение на его сжатом кулаке, казалось, взорвалась крошечная звезда.

Кожаный саквояж раскрылся с громким хлопком, и заточенные там воющие голоса исчезли в тумане, который все они — Алан, Полли, Норрис, Ситон — не видели, но ясно ощутили.

Полли почувствовала, как горячая и вонючая отрава исчезла из ее рук и груди.

Жар, медленно сгущающийся вокруг сердца Норриса, растворился.

Выстрелы, крики, грохот стихли по всему Касл-Року; люди взглянули друг на друга изумленно-испуганными глазами очнувшихся от жуткого кошмара.

17

Все еще с воплями, существо, бывшее когда-то Лиландом Гонтом, встрепенулось и поползло по тротуару к «такеру». Оно распахнуло дверцу и взгромоздилось за руль. Мотор взревел. Это не был звук двигателя, сделанного человеческими руками. Длинный язык оранжевого пламени вырвался из трубы глушителя. Задние огни вспыхнули, и это были не красные стекла, а маленькие мерзкие глазки — жестокие глаза беса.

Полли Чалмерз вскрикнула и отвернулась, уткнувшись Алану в плечо, но Алан не мог отвернуться. Алан был обречен на то, чтобы все видеть и помнить потом увиденное всю свою жизнь; запомнит он и более светлые моменты этой ночи: бумажную змейку, ставшую на мгновение настоящей змеей, бумажный букет цветов, ставший фонтаном света и источником силы.

Зажглись три фары спереди. «Такер» выехал задом на улицу, сминая под своими колесами асфальт и превращая его в кипящую жижу. Он с визгом развернулся вправо, и хотя не задел машину Алана, старый фургон все равно отлетел на несколько футов, словно отброшенный мощным магнитом. Переднюю часть «такера» стало заливать белыми лучами, и под этим мерцанием он начал менять свою форму и очертания.