Самое сильное (СИ)

Скромная одежда Валентайна плохо вязалась с его манерами и внезапной ученостью. Судя по всему, мужчине не доверял никто из присутствующих, исключая разве что храмовника по причине бессознательного состояния и Булку, который вообще любил людей.

Но выбора не было – вдвоем вышедшие рисковали не только не справиться с заданием, но и погибнуть. К тому же сэр Этьен негласно очень надеялся всё-таки понять, “в какой крысиной дыре скрывается этот мерзавец, достойный забора, смолы и перьев, а так же хулительных псалмов”.

Остальные спешно вооружились, кто чем, и соблюдая все предосторожности, вышли, прихватив с собой и Булку, который уже давно приплясывал возле выхода, намекая на то, что любому терпению приходит конец.

Утро выдалось прохладное и дождливое. Это затрудняло вылазку – факелы могли погаснуть, да и солнечный свет хоть немного, но приостанавливал тварей – однако выхода не было.

Доминика из окошка смотрела за тем, как идут рыцарь и два оруженосца – поминутно останавливаясь, оглядываясь так, словно они марионетки, которые хозяин дёргает за ниточки. Земля под их ногами раскисла и следы были отчётливо видны даже сверху.

Она поежилась, и не от холода – ясно было, что любая вылазка может оказаться для них последней, и тогда – страшная смерть от голода и жажды, или прыжок с башни в ждущие объятья упырей внизу – нечего сказать, достойный выбор!

Оставив мрачные мысли, девушка вскипятила последнюю порцию воды, заварив травы для них и для больного. Ей было скучновато – спать уже не хотелось, травы она успела разобрать накануне, а старинные рукописи остались в прежнем убежище, которое таковым уже не являлось.

Она подошла к кровати – да уж, смешно было называть кроватью этот явно наспех сколоченный ящик, заполненный соломой для мягкости и накрытый поверх овечьими шкурами. Но лучше этого не было. В позапрошлую ночь его уступили ей, как единственной девушке. Этой ночью она сама отдала его больному.

“Круговорот кроватей в природе”, усмехнулась послушница про себя. Сен Клер спал, наконец-то спокойно, без стонов и метаний. “Он красивый” – вдруг пришло на ум послушнице, – “только исхудал немного. Подкормить бы его и помыть – как мужчина, он смотрелся бы весьма неплохо”. Она усмехнулась своим же мыслям – нечего сказать, размышления достойные скромной послушницы, почти уже монашки. “Может, это знак того, что монашкой мне становиться ещё рано?” – невольно подумала она. – “Забавно, что в Палестине я видела сотни раненых и больных, многих я знала лично, многие были хороши собой, но почему-то никого из них я не могла воспринимать, как мужчину. Возможно, матушка Сотофия была права, и я понемногу оттаиваю. Но Господи, укрепи и направь меня в моем намерении, ибо это чувство сродни боли в отогревающихся с мороза пальцах – нестерпимо, и неясно, сколько продлится”.

Доминика помолилась на единственное распятие, криво прибитое к одной из стен, и немного навела порядок. За окном шелестел дождь, и девушка уже почти решилась прилечь, как вдруг сообразила, что возле очага почти не осталось топлива. Они использовали дрова, заготовленные этажом выше, откуда был узкий и неудобный выход на крепостную стену. Дров было много, но очаг исправно съедал свою порцию, а ей не хотелось, чтоб он потух. Пока она таскала топливо вниз, Валентайн не мог оставить свой пост, так что искоса наблюдал за тем, как девушка двигается.

Темные волосы Доминики растрепались, и хотя она она все ещё пыталась уложить их так, чтоб они были меньше видны из-под головного убора, непослушные пряди все равно выбивались, падая на глаза и заставляя девушку безотчетно сдувать их. Она ходила тихо и легко, хотя в ее движениях и сквозила усталость. От скудной пищи она похудела, так что скулы девушки казались выше, а глаза – больше.

Даже неизбежная в этих условиях копоть и грязь словно не прилипали к послушнице.

Когда с дровами, наконец, было покончено, Доминика села на скамью и тяжело вздохнула. Она машинально вытерла пот со лба и увидела глазеющего на нее мужчину.

- Госпожа Доминика, вам кто-то уже говорил, что вы истинно прекрасны?

- Благодарю вас, сударь, но право же, не стоит расточать мне суетные комплименты. Это все дым, духовное гораздо важнее.

- Ну, сударыня, не хотите ли вы сказать, что хотите уйти в монастырь лишь потому, что и вправду считаете духовное важнее мирского?

- Истинно так, сударь. В моем случае сам господь укрепил меня в вере и подчеркнул мне правильность моих решений.

Какой-то звук послышался с кровати больного. Девушка украдкой взглянула на храмовника. Тот повернулся, но лежал спокойно, его грудь ровно вздымалась и опускалась.

- В самом деле? – Валентайн казался заинтересованным и подсел ближе к девушке. – Не расскажете ли, как такое могло случится?