Самое сильное (СИ)

- Друг мой, я бы не сомневался ни секунды, доверяя тебе свою жизнь на поле битвы и на турнире, но проницательность – не твоя сильная сторона,. – тамплиер чуть-чуть улыбнулся. – Видишь ли, само наше существование мешает ему. Во-первых, Осберт хочет убраться отсюда, унеся собой амулет, как и тайну его использования. Во-вторых, он, как не крути, бросил нас с Хамоном, а это бесчестье, да и орден мой его за это по головке не погладит. Я не так уж богат и знатен, как думают, но все же храмовники держатся друг за друга. Если поступок ле Дюка всплывёт, он покроет свое имя позором. Да и кроме того, очень интересно, что сделает король Ричард, когда поймет, что его рыцарь не передал амулет тому, кому нужно.

- Королеве-матери ? – спросил Валентайн.

Да, судя по всему. Мне кажется, что и священник с ним в сговоре, что заставляет нас поторопиться.

- Почему вы так думаете, сэр рыцарь ? – возмущённо спросила послушница, которая за отца Варфоломея была готова вступиться со всей горячностью.

- Мне жаль огорчать вас, сударыня, но священник, судя по вашим же словам, добровольно присоединился к Осберту. Да и потом, он страшно много знал про амулет. Барон зачем-то запер его в то убежище, явно рассчитывая на его мудрость, а зачем? Не проще ли было пытками выбить из старика все нужные сведения? – Сен Клер взглянул на расстроеную его словами девушку и более мягко продолжал, – Опять же, для того, чтоб представить себе всю полноту картины, давайте попробуем собрать воедино эту головоломку.

- Осмелюсь доложить, мой господин, – вставил Джослин, – что нам бы не помешало хоть ненадолго выйти с Булкой и поразмять лапы, а иначе здесь в скором времени будет до невозможности грязно.

Песик понуро сидели около двери, всем видом намекая на правильность сказанного оруженосцем.

Мне только интересно, – усмехнулся де Баже, – кому из вас необходимо поразмять лапы? Ладно, попробуйте выйти ненадолго. Возьми с собой Хамона и Валентайна.

- Слушаюсь, господин.

Они остались втроём, впрочем Этьен добровольно взял на себя охрану двери, под предлогом того, что тамплиер пока не слишком здоров, а послушница вообще занята стиркой на крепостной стене.

Сам храмовник грелся на солнышке, присев на торчащий камень, и глядя на то, как Доминика стирает.

После ночного разговора он чувствовал себя не в своей тарелке – от природы закрытый и ненавидящий публичность, он, тем не менее, в последние годы был вынужден считаться с уставом ордена. А уж это включало в себя и частые исповеди, и настырное присутствие в его жизни огромного количества людей, каждому из которых, казалось, было дело до его личных мыслей и чувств. Да и жизнь в послушниках, а потом в младших рыцарях таила в себе массу вмешательств в то немногое, что оставалось его.

Девушка смахнула с лица пот рукавом и вновь углубилась в свое занятие, тихо мурлыкая что-то про себя. Вот ей-то общество мужчины, более того, храмовника почему-то совершенно не мешало.

“Наверное, после того, что она видела в Палестинских госпиталях, шокировать Доминику сложно” – подумал Сен Клер, невольно представляя себе то, что там творилось. Ему самому Палестина была глубоко чужда – адская жара и суховеи летом, весной и осенью, вечная нехватка воды, местные змеи и скорпионы, от яда которых если и не умрешь сразу, то будешь долго мучиться потом. Дикие обычаи сарацин, безликие гурии, на поверку могущие оказаться женщиной в возрасте твоей бабушки, да ещё и с усами. Он вдруг представил себе миловидную послушницу, отбивающуюся от настырных “поклонников” и просто любителей молоденьких девушек разных религий. Картина получилась печальная, тем хуже, что он догадывался, что реальность может оказаться ещё непригляднее.

Меж тем, девушка не догадывалась о том, какие сложные чувства обуревают его. Он прислушался к тому, что она тихонько напевала за работой.

- Ты спроси у флейты из сухого тростника, что на дне своем скрывает мутная река.

Моя любовь, ты моя любовь….

(Сплин, “Моя любовь”)

- Не слишком-то подходящая песня для послушницы,. – сказал тамплиер, вставая.

- Да, наверное,. – безмятежно откликнулась девушка. – В монастыре мне снова запретят петь, так что могу я хотя бы сейчас отвести душу? – она повернулась к нему, в глазах ее плясали чертики. – А как насчёт вас, сэр рыцарь? Вы любите петь?

- Брр…- Сен Клера передёрнуло, ему сразу вспомнились те до безумия нудные псалмы, которые впихивали в послушников. Мало того, что далеко не у всех обнаруживалось соответствие между голосом и слухом, так ещё и тексты были скучными. Мирские же песни не поощрялись, а уж фривольные – не дай-то бог услышал прецептор, или кто из его помощников. – Прошу прощения, но когда я думаю о музыке, у меня ноет спина, через которую наш настоятель вколачивал в меня псалом “Из-за чего задрожали народы”.

- Ладно, бог с ним, с пением, а слушать музыку вы любите?

- Когда-то любил. Моя жена привечала менестрелей, так что у нас частенько звучали песни. Иногда они были излишне грустными, но чаще – очень весёлыми. Это было так давно, я уже не очень-то помню.