Самое ужасное путешествие

В ту же ночь Скотт записал: «Двигались мы очень быстро и могли бы оказаться в небольшом расстоянии от склада, если б Уилсон вдруг не заметил, что у Эванса отморожен нос. Нос побелел и затвердел. Мы сочли за лучшее в 6.45 остановиться на ночь. Не без труда поставили палатку, но теперь, хорошо поужинав, чувствуем себя довольно сносно.

Сомнений нет, что Эванс сильно изнурен. Пальцы у него в пузырях, и нос серьезно поврежден частыми обмораживаниями[177]. Он сам сильно хандрит, встревожен за себя, а это недобрый знак. Думаю, что Уилсон, Боуэрс и я здоровы и бодры, насколько это возможно при существующих обстоятельствах. У Отса очень зябнут ноги. Я буду рад, когда уберемся с этих возвышенностей… Погода как будто проясняется»[11].

Передаю слово опять Боуэрсу:

«24 января. У Эванса пальцы покрылись пузырями от обморожений, а мы все здоровы, хотя исхудали и с каждым днем все острее ощущаем голод, несмотря на хорошие рационы. Иногда на ходу я долго предаюсь мечтам о том, как наемся до отвала при первой же возможности. Но до нее еще добрых 1120 километров пути, рановато я размечтался.

Вышли при крепком ветре, который усиливался. Один человек шел все время впереди, показывая путь, Титус и я придерживали сани сзади, и все же, несмотря на спущенный наполовину парус, они то и дело переворачивались. Пурга разыгралась не на шутку, и, сделав всего лишь 11 километров, мы после полудня встали. Ставить палатку было адски трудно, весь день буря неистовствовала. Сейчас, в 9 часов вечера, она, кажется, утихает. Нам всего 11 километров до склада, и эта задержка вызывает отчаяние»[23].

Скотт: «Это второй шторм с того дня, как мы ушли от полюса. Все это не нравится мне. Неужели погода портится уже для поворота к осени? Если так, да помилует нас Бог! Впереди у нас ужасный переход по вершинам при скудном рационе. Одна опора моя – Уилсон и Боуэрс. Не нравится мне и то, что Отс и Эванс так легко поддаются обмораживанию»[11].

Вернемся к дневнику Боуэрса.