В эту первую ночь (24 января) мы поставили лагерь – получился он неприглядным – недалеко от мыса Хат. Начало санного перехода не обошлось без происшествий. Стартовав с одними пони, мы добрались до Ледникового языка, около которого открытая вода подпирала уцелевший лед, а «Терра-Нова» вышла из залива, перегнала нас и бросила якорь у конца Ледникового языка. Он был испещрен многочисленными, хотя и мелкими, трещинами и ямами, переправлять через них пони было трудно, но все же мы благополучно перетащили их и провели к судну, с которого в это время сгружали собак, сани и упряжь. Затем мы перекусили на борту. К югу от языка морской лед разрывала большая полынья; пришлось несколько часов на руках тянуть сани в тыльной части языка, пока не был найден выход на твердый лед. Потом последовали мы с пони. «Если лошадь провалится в такую яму, я сяду и разревусь», – сообщил Отс. Не прошло и трех минут, как мой пони увяз в каше из снежуры и обломков льда – только голова и передние ноги еще торчали наружу, – под которой скрывалась трещина в морском льду, явно готовая в любую минуту расшириться. Мы обвязали пони веревками и вытащили его. Бедняга Гатс! Ему на роду было написано утонуть. Но через час он, по-видимому, забыл о всех злоключениях и с обычным усердием тащил свой первый груз к мысу Хат.
На следующий день мы перевозили грузы с судна в лагерь, который уже имел более аккуратный вид. Кое-что из припасов следовало доставить на край Барьера, а пока мы перебрасывали их челночным способом: перевезя часть груза, возвращались за новой порцией.
Двадцать шестого мы отправились на корабль за последней поклажей и, стоя на морском льду, попрощались со своими товарищами, вместе с которыми столько пережили: с Кемпбеллом и пятерыми его спутниками, которым впоследствии выпали невероятные лишения, с жизнерадостным Пеннеллом и всей судовой командой.
Прежде чем расстаться, Скотт поблагодарил Пеннелла и его людей «
Четверым из участников похода по устройству складов было суждено больше никогда не увидеть этих людей, а Пеннелл, капитан 3-го ранга на «Куин Мэри»,[57]
погиб в Ютландском бою.Два дня спустя, 28 января, мы начали перевозить грузы на Барьер. В общей сложности за все это время мы проделали челночным способом около 150 километров – с корабля, стоящего у Ледникового языка, к лагерю у мыса Хат, а оттуда вверх. Эти первые дни санных поездок были восхитительны! Можно себе представить, какие воспоминания они будили в Скотте и Уилсоне, если даже нам, никогда ранее здесь не бывавшим, многие неоднократно описанные достопримечательности местности казались едва ли не старыми друзьями. Пока мы продвигались по замерзшему морю, наше внимание привлекала каждая тюленья лунка, и каждое скопление снега, обточенное порывами ветра, вызывало удивление. За кратером Эребуса показался пик Террора, над нами, пока мы шли по маршруту, нависали скала Касл и склон Дейнжер. Обогнув выступ полуострова, мы увидели впереди маленький изрезанный мыс Хат, а на нем крест в память Винса – все осталось без изменений. Вот старая хижина экспедиции «Дисковери», залив, в котором стоял корабль и из плена которого он чудом вырвался в самый последний момент, но лишь для того, чтобы сесть на мель у самого мыса, где на дне по сей день лежат, сверкая в лучах вечернего солнца, несколько пустых консервных банок с «Дисковери». А за заливом высятся известные нам по литературе горы Обсервейшн и Крейтер, разделенные ущельем Гэп, по которому гуляет ветер; знаменитый ветер с мыса Хат, который, конечно, дует и сейчас, когда мы идем.
С тех пор над этими местами пронеслось несколько сот метелей – а тут все как прежде. Все так же торчат воткнутые Ферраром поперек висячих ледников маленькие рейки для определения скорости их движения, на склонах – кто бы подумал! – отчетливо выделяются следы.
В начале похода пони везли по 400 килограммов груза каждый, везли, казалось, без особого напряжения, и тем не менее двое из них вскоре захромали. Мы, естественно, встревожились, но отдых все поправил. Скорее всего мы их перегрузили, хотя шли они по твердому насту.