Самое время для новой жизни

– Прямо сюда и привел. К этой самой минуте. Вся моя жизнь, развод, проблемы со сном, Джек с кокаином – все вело сюда, к этому озеру, к этой минуте, к тебе.

Мы стояли, глядели друг на друга, а планета продолжала вращение. Мы будто грезили наяву, и эта греза стала средоточием всего. Я почувствовал, как энергия моих слов, подпитываясь мощью окружавших нас гор, насыщает воздух электричеством.

– Это тот самый момент, – сказал я, – когда точно знаешь, что этот тот самый момент.

– Я люблю тебя, Бен, – Линдси засмеялась сквозь слезы. – Правда люблю.

Я не почувствовал движения, но мы внезапно приблизились друг к другу.

Собирался сказать “и я тебя”, но не успел – Линдси уже обнимала меня и целовала так крепко, так самозабвенно, что я даже пошатнулся. Она ведь и так все знала.

Целуясь, Линдси буквально вбирала в себя другого, впивалась языком, прижималась полными губами, словно хотела съесть. Такому, наверное, нельзя научиться. Когда мы оторвались друг от друга, мои колени дрожали, словно я пробежал марафон. Меня трясло.

Я перевел дух и спросил:

– Значит ли это, что ты теперь моя девушка?

Мы поднялись на второй этаж и обнаружили Чака распростертым на полу у двери кабинета. На нем были шорты и футболка с “Голубым ангелом”. Чак читал вслух газету. Пол вокруг усеивали газетные листы, рядом лежала коробка с пончиками и бутылка виски “Бушмилс”.

– Привет, ребята, – он одарил нас пьяной, по-отечески благодушной улыбкой. – Добро пожаловать в нашу программу.

– Ты что делаешь? – поинтересовался я.

– Развлекаю Джека, – Чак театральным жестом указал на дверь. – Весь день болтаем.

В его щетине застряли серые катышки коврового ворса.

– И он с тобой говорит? – не поверила Линдси.

– Ну не то чтобы… – признал Чак и сделал добрый глоток “Бушмилса”. – Скорее, он мой воображаемый друг. Вы где-то целый день болтаетесь, а я тут один…

– Вообще-то мы были на похоронах, припоминаешь?

– Неважно.

Я заметил, что он опорожнил уже четверть бутылки.

– Мне же нужно было с кем-нибудь поговорить, вот в чем дело-то, и я подумал, может, Джеку тоже нужна компания. Мне кажется, мы сблизились.

– А где Элисон?

– Прилегла.

Я спросил, не рановато ли надираться в такой час, но Линдси настойчиво потянула меня к двери спальни.

– Мы, пожалуй, оставим вас вдвоем, – сказала она, ногой открывая дверь.

– Ладно, – несколько обескураженный, Чак нарочито громко зашелестел газетой. – На чем бишь я остановился, Джек? М-м-м… Хрен с ним, почитаю тебе спортивные новости.

Обладать Линдси снова, шесть лет спустя, – сладостный парадокс: щемящее узнавание, будоражащая новизна. Вкус ее тела, излучины груди, запах у корней волос, фруктовую мякоть губ я помнил, но осязал, обонял точно впервые. Я словно вернулся в отчий дом и застал его совершенно тем же, однако непостижимо иным, ибо воспоминание, неспособное сохранить мельчайшую деталь, обобщило его образ. Я то целовал ее, то отстранялся, чтобы рассмотреть, ведь наконец смотреть можно было не таясь. Мы воссоединились нежно, медленно, просто, без затейливых поз, без животной страсти.

После я сидел, прислонившись к стене, она – у меня на коленях, прижавшись спиной к моей груди. Мы наблюдали, как за окном сумерки сгущаются в ночь, как загораются вокруг озера огни. Я прислонился щекой к ее виску, вдыхал ее аромат, будто желая им наполниться.

– Что ж, – Линдси погладила мое бедро. – Это было практически неизбежно.

– Да. Пожалуй, я всегда знал, что рано или поздно мы начнем сначала.

– И я. Начать-то начнем, сможем ли теперь сохранить?

– А ты не боишься, что я с тобой просто горе заливаю после развода?

– Это женился ты с горя, – она прижалась ко мне попой, придавила к дивану, – история началась с меня.

– Как насчет того, чтобы просто получать удовольствие и ничего не усложнять? – спросил я.

Линдси состроила гримасу.

– Получаешь удовольствие? – нескромно поинтересовалась она, прижимаясь ко мне еще сильнее.

– М-м-м… да.

– Не слишком красноречиво.

– Люблю тебя, – сказал я, продевая руки ей под мышки и лаская ее грудь.

Линдси застонала, потянулась по-кошачьи, наслаждаясь прикосновением, прошептала:

– Знаю.

Потом развернулась ко мне одним ловким движением, впилась губами в мои губы. Я опрокинул ее на спину и, целуя в шею, подумал: может быть – и то лишь может быть, – после тридцати мы учимся хранить что имеем, тем и хорош наш возраст.

Позже мы лежали в постели, тихо разговаривали, и тут приоткрылась дверь. Показалась голова Чака.

– Привет, ребята. Я все ждал, когда вы уже перейдете к делу.

– Привет, Чак, – рассмеялась Линдси, натягивая на себя одеяло.

Чак воспринял приветствие как приглашение, вошел, плюхнулся на постель, улегся поперек наших ног.

– Может, хоть теперь вы перестанете пялиться друг на друга за завтраком, обедом и ужином. От вас такое возбуждение исходило, как от Малдера и Скалли.

Он сел и втянул носом воздух.

– Запах свежего секса. Мне его не хватало.

Чак все еще был изрядно пьян. Я пнул его из-под одеяла, чтоб скинуть с постели. Он лежал на спине, глядя в потолок, согнув колени, будто собирался качать пресс.